— Там надежные ребята, — ответил Фарамунд. — Зря не выстрелят. Что ты хочешь?
Сверху это было, как будто по темной заводи плывет птица с горящими перьями, а от нее тянется расширяющаяся дорожка. Воины едва успевали за ним, рубили и кололи, иногда падали с седел, через них переступали, слышался стук железа по костям, по кожаным доспехам, сухо трещали раскалываемые головы.
Повозка увязала по самые оси. Люди почти не садились в седла, хватались за колеса, выволакивали. Теперь уже и Клотильда шла пешком, Лютеция тоже порывалась вылезти, но Тревор запретил. В повозке остались раненый и Лютеция, а также кое-какие драгоценности, золотые монеты.
— Ты, Рикигур, стой у дверей, как и стоял, а ты, Фюстель, разбуди челядь. Пусть уберут трупы, вымоют пол. Помните, дело не в личной славе или позоре, а в славе или позоре нашего народа. А для этого важнее, чтобы врагов перехватывали и убивали стражи, а не сам рекс.
Сам Фарамунд соскочил с коня с легкостью, словно подросток, даже подпрыгнул, разминая ноги после долгой скачки. У него приняли повод коня, он легко взбежал на высокое крыльцо, толкнул дверь, исчез.
Он сам чувствовал, что лицо его на миг стало мечтательным. Стук ножей на короткое время прервался, он чувствовал устремленные на него удивленные взгляды.