А вот нелепые мысли приходят сами, устраиваются в голове надолго, основательно и даже начинают плодиться-размножаться.
Предложение мне понравилось по сути, но напрягло по финансовой стороне. И я решила быть прямой, как черенок от швабры.
И каждое утро, собирая учебники, Костя корил себя за то, что не плюнул на экономику и не подал документы в тот институт, куда поступал Вадик. Как он мог оставить брата одного, без помощи и поддержки? В том, что случилось, есть и его вина, Костина, и теперь нужно сделать все возможное, чтобы ее искупить. Поэтому никаких гулянок с сокурсниками, никаких девочек, ночных клубов и Интернет-кафе, после занятий сразу домой, помогать отцу. Вечером - к Вадьке в больницу, отвезти ему книги, развлечь общим трепом и снова назад, в эту ненавистную квартиру, в этот ненавистный дом, стоящий на этой ненавистной улице.
- Зачем же я легла с тобой в постель? - жестко договорила Ольга Петровна. - Ты ведь это хотел спросить?
И было мне в тот момент жарко от стыда. Я умирала от любви к ЭТОМУ человеку? И умирала от горя, когда он меня бросил? Неужели я такая дура? Неужели я еще более слепа, чем Гомер?
Поступать в другой институт было уже поздно. А в декабре ему исполнялось восемнадцать лет, и он подлежал весеннему призыву на военную службу. Вадим был в шоке. В панике. В ужасе. Откупиться от армии семья не могла - достаток не позволял, не было денег ни на взятки, ни на "белый билет". И хрупкий, нежный, доверчивый, мягкий и пугливый Вадик сделал единственное, что, по его мнению, могло спасти его от ужасов дедовщины, которыми на протяжении последних лет упорно стращали его родители: прибегнул к членовредительству. Перерезал ножом сухожилия на правой руке. С точки зрения ухода от службы - вполне удачно перерезал, но с точки зрения здоровья и всего остального… Короче говоря, кровопотеря, инфицирование раны, сепсис, глубочайшая депрессия. Плюс почти не сгибающиеся два пальца правой руки, средний и указательный. Уже восемь месяцев Вадим Фадеев не выходит из больницы.