Вопрос был ожидаемым, я и сам думал об этом, но внятного ответа у меня пока не было. Рабочий день Елены закончился, и мы вышли прогуляться по улицам, подышать сырым осенним воздухом. Сзади, в нескольких шагах от нас, молча двигался Телок. Я крепко держал Елену под руку, даже через свою куртку и рукав кожаного плаща чувствуя ее расслабляющее тепло.
- Послушайте, - начал я с места в карьер, - я не собираюсь перед вами исповедоваться и изливать душу. Чего я боюсь - это мое личное дело, и делиться с вами я не намерен. Но я был бы вам очень признателен, если бы вы объяснили мне, как узнали про тот случай, когда мне было восемь лет. Меня интересует только это.
Голос раздался совсем рядом, настолько близко, что в первый момент я даже решил, будто это слуховая галлюцинация и голос Степановой дачницы звучит у меня в голове.
- Что вы говорите? - от изумления я пару раз ударил ножом в опасной близости от собственного пальца и мгновенно покрылся холодным потом: я ужасно боюсь крови и еще больше боюсь боли, для меня порезанный палец всегда превращался в источник невыносимых мучений. - Почему Эспера не попадет в рай? Она же еще ребенок, вряд ли она успела существенно нагрешить, ну, может, взяла без спроса пару конфет или несколько раз обманула кого-то, вот и все.
- Еще я хочу, чтобы ты нашла место, где я смогу отсидеться. Не дома, не на даче и не здесь. Мне нужно место, где я смогу спокойно писать и о котором никто, кроме тебя, Лины и мамы, знать не будет. Чтобы там не было никаких врачей и никаких вообще людей, которые смогут меня узнать.
Я включил лампу на прикроватном столике. Вероника, полностью одетая, сидела на стуле перед письменным столом.