Разлив напитки в бокалы, я подал Веронике ее "Кампари" и уселся в кресло по другую сторону низкого круглого журнального столика.
- Ну чего, Михалыч, какая у тебя печаль? Наехали на тебя, что ли?
- Господи, - испугался я, - он же его пришибет.
Я осекся, вспомнив некоторые детали. Например, как Мимоза расплакалась и убежала, когда я сказал, что не пришел на ужин, потому что ко мне приехала жена. Могу себе представить, каково ей было это слышать, ведь она нормальный человек и прекрасно понимала весь подтекст сказанного. И вообще она могла видеть, что каждый раз, когда приезжает Лина, я пропускаю или бассейн, или трапезу, а потом прихожу с таким выражением лица, какое бывает у сытого кота, нажравшегося дармовой сметаны. Уж ей-то, моей любовнице, отлично известно, какое лицо у меня бывает после занятий любовью. И она молча терпела это.
Взгляд ее потеплел, даже морщины разгладились.
- Вас что-то встревожило? Что именно? Вы плохо себя почувствовали и испугались этого ухудшения? - допытывалась она. - У вас вчера не было посетителей, кроме вашей мамы, я узнавала. Что вас так расстроило?