- Это вы сигналите? - донесся до меня ее голос. Женщина так и стояла на крыльце, от машины ее отделяло метров двадцать, и говорила она громко. Мне, наверное, так не суметь, она вряд ли меня услышит. Я высунулся из окошка и постарался напрячь голос, как только смог.
- Какой кошмар! Я немедленно переведу тебя в другое место, более пристойное.
- Да? - удивленно усмехнулся я. - И чем же я не угодил нашей дорогой Эмме Викторовне? По-моему, она должна меня просто боготворить, ведь я ни на что не жалуюсь, не требую внимания и покорно позволяю колоть себе в задницу витамины и всякую гадость.
- Знаю, - Муся слегка улыбнулась и снова вернулась к своим бумагам.
Будь на ее месте не мимоза, а хотя бы василек, я бы не удержался от скабрезной шутки и между обедом и прогулкой вставил: "вместе проводим тихий час". Но с мимозами так шутить нельзя, того и гляди от ужаса все свои пушистые шарики посбрасывает. Мы мило болтали, Елена расспрашивала меня о европейских городах, куда я часто ездил, и об азиатских, в которых мне тоже довелось побывать. И даже смеялась, когда я рассказывал ей о Китае, об общественных туалетах без закрывающихся дверей и без унитазов, о непонятной европейцу манере являться без приглашения в гостиничный номер и о других вещах, удивлявших и забавлявших меня во время поездки по провинциям Куэньминь и Юньнань. Я был благодарен ей за то, что она ничего не рассказывала о себе, о своей личной и семейной жизни, потому что мне пришлось бы это слушать, а потом не нашлось бы приличного повода отвертеться от вопросов на аналогичные темы. Я совершенно не собирался обсуждать свою амнезию ни с Павлом Петровичем, ни с Еленой, ни с кем бы то ни было посторонним.
Вот что меня всегда умиляло в Мусе, так это ее умение быть циничной с такой неподражаемой и интеллигентной откровенностью, что даже обижаться невозможно. Ну скажите, кому вы позволили бы сказать, что вас любят и ценят только за то, что вы даете заработать?