АННА: Да, когда он не хочет, чтобы его беспокоили. Если мне нужно о чем-нибудь с ним поговорить, я должна постучаться в дверь на лестницу, ведущую в мансарду, и тогда он ко мне спускается. Меня он туда не пускает.
Ручка, однако же, повернулась, и дверь несколько приоткрылась.
– А он, выходит, еще четыре дня после этого был жив?
– Вы отказались, следовательно, от попыток решить все мировые проблемы?
Я сел на скамью в аллее, соседней с той, что вела к церкви. Я высматривал такси, на котором она приедет. Пока мы жили в Нью-Йорке, я каждое воскресенье отправлялся сюда с собаками и встречал Анну на выходе из церкви. Не поэтому ли она выбрала такое место для встречи?
Час стоял еще ранний. В долине, куда не проникал солнечный свет, было холодно. С вершины холма пахло дымом. Я решил, что он идет из хижины, а значит, старушка дома. Но этот запах имел для меня и другой – куда больший – смысл, он приносил с собой ощущение надежды. Нелегкое, впрочем, ощущение. На кассете Принт Бегли говорил о железной печке в хижине, – о печке, на которой его мать держала птичий корм. А у подножия этой печки мальчик, как он утверждал, припрятал Библию.