Помещение наполнилось оркестровой музыкой. Мне показалось, будто я включил коммерческий канал телевидения. И еще я подумал, что Сомервиль дал мне не ту кассету. Но затем я распознал в музыке симфонию Моцарта, которую он слушал перед нашим сеансом.
Внезапно я понял, что это за шум, и поневоле расхохотался.
– Возможно, вы реагируете на происшедшее на двух уровнях одновременно.
По-прежнему издавая какие-то свистящие звуки, он доковылял до растущих у хижины деревьев. Затем опустился на колени и попытался своим толстыми неуклюжими пальцами извлечь кость из горла. Но слишком глубоко она вошла и слишком прочно засела. Его лицо постепенно побагровело, глаза выкатились наружу. Он не переставая тряс головой, как будто все еще пребывал в недоумении по поводу происшедшего, тряс ею все сильнее и сильнее, пытаясь впустить воздух в легкие. Головка белой кости торчала у него из шеи, как окровавленный кулачок, проложивший себе дорогу в темницу плоти.
– Мартин, пожалуйста. Он говорит, что это очень важно. Я заметил, что у нее дрожит рука.
Вычеркнув имя Анна Грегори, я вписал собственное и присовокупил к нему с ходу выдуманный адрес. Затем вновь повернулся к гостиничной стойке. Лунообразное лицо улыбалось точно так же, как раньше. Никто не требовал от меня никаких объяснений. Я выписал чек и без всяких вопросов получил ключ от девятого номера.