Неревен уже было повернулся уйти, но тут один из купцов вскочил и стал вглядываться в темноту. И тут же с корабля что-то вскричало, полыхнуло, - в серебряную воду с визгом катились две тени.
- Это я, наверное, в замке Кречетов перепугался, - сказал Арфарра. Однако, я хочу поглядеть на город. Посветите мне.
В это самое время, когда Арфарра объяснял Киссуру методы справедливого правления, а в городе догорали последние головешки крытого рынка, - в это самое время на женской половине изрядного дома Чареники, бывшего министра финансов, под большим солнечником, сиречь тафтяным навесом, обшитом кружевами и камчатыми кистями, Янни, дочь Чареники, со своими подружками разбирала и строила наряды. Тут же, под солнечником, ползали ее служанки, кроя новую атласную кофточку с запашными рукавами, улыбаясь, по глупому девичьему обыкновению, и хихикая.
Даттам сощурился. "Ну что вы, - хотелось ему сказать. - Это просто случайность, что те вассалы храма, что готовы были для меня в ладонях жарить омлет, теперь жарят его для Арфарры".
- Может, о Шакунике и нельзя говорить, однако он есть то, что делает возможным речь. Он предшествует миру и творит мир, предстоит субъекту и объекту, действию и состоянию. Как же может творец презирать свое творение? Как же золото, или хороший меч, или красота замковых стен может быть ему чужда?
Баршарг помолчал. Бывали моменты, когда ему было очень трудно забывать, что именно он, Баршарг, - потомок тех, кто завоевал это лежбище трусов, а этот, в нешитых одеждах, перед ним, - веец, выскочка, даже не сын государя...