- Князь Маанари не оставил после себя в крестьянских житницах ни одного зернышка - вам уж, верно, донесли об этом.
На дневной аудиенции Киссур, выйдя вместе с государем, не поклонился Арфарре - это видел весь двор.
- Тоомо, - ответил Нан, - бог войны у варваров.
Сопровождавший столичную штучку секретарь городской судебной управы, некто Бахадн, недовольно косился на все эти размалеванные полотнища и красные ленты, исписанные пожеланиями счастья. Не то чтобы в самих этих лентах содержался некий криминал, вовсе нет, хотя, если подумать, бывали и другие времена... Бывали времена, когда за вон этакое полотнище, которое по всем правилам желает обитателям большой чин, а висит, извините, над свинарником, - могли и загрести. Могли и сказать: "Это ты на что же, почтеннейший, намекаешь, - что в империи каждая свинья может получить большой чин? А вот как мы тебя сейчас соленой розгой... Ах, не хочешь? По неразумию? Дай-ка ты мне, брат, двадцать пять розовеньких, тогда и согласимся, что по неразумию..."
Киссур и его дружинники поскакали по полям к столице, но не не прошло и пятнадцати минут, как они увидели, что навстречу с холмов спускается облако пыли, и решили, что это войско Ханалая. Киссур повернул на север, обратно. Между тем навстречу им неслась вовсе не конница Ханалая, а просто стадо баранов, на которое набрел один из сообразительных вестников, но когда Киссур понял это, было уже поздно.
- Как я устал, - пробормотал Айцар, закрывая лицо руками; - Великий Вей, как я устал бояться...