Да, Энди, хорошо — я уже перехожу к главному.
Я протянула ему топорик, еще прежде того, как эти слова вырвались из его груди. Я не собиралась делать этого, но как только я увидела, что он продолжает усмехаться, я поняла, что это единственное, что я могла сделать.
В следующий раз она приехала в конце ноября, где-то через неделю после Дня Благодарения, сразу же позвонила мне и попросила убрать в доме и застлать кровати. Дети были, конечно, не с ней — в школе шла учебная неделя, — но она сказала, что, возможно, они в последний момент решат провести уик-энд вместе с ней. Возможно, она знала, что этого не будет, но в душе Вера была герлскаутом и предпочитала быть готовой ко всему.
«А вот это уже нехорошо, — наконец-то произнесла Вера. — Посмотри, что ты натворила!»
— Хорошо, дорогая, — согласилась я. Мне казалось, что я говорю спокойно, но я догадывалась, о чем она спросит, — знала почти наверняка.
Одновременно с этим Селена все больше отдалялась от меня. О, она по-прежнему помогала мне по дому, а иногда рассказывала о том, как прошел ее день в школе… но только если я уходила на работу или расспрашивала ее. Холодность появилась там, где ее раньше не было, и только намного позже я начала понимать, как все сходится и что корни ведут к той ночи, когда она вышла из своей спальни и увидела нас: папочку, прижавшего руку к окровавленному уху, и мамочку, стоящую рядом, с занесенным над его головой топориком.