– К тому же, – добавил я, – ей уже давно не о чем было со мной говорить, и она скучала в одиночестве.
И как раз в эту минуту вошел священник. Я вздрогнул, увидев его. Он это заметил и попросил меня не пугаться. Я сказал, что обычно он приходит в другие часы. Он ответил, что зашел просто так, по-дружески, и его посещение нисколько не связано с моим ходатайством о помиловании: он ничего не знает о судьбе прошения. Усевшись на мою койку, он предложил мне сесть возле него. Я отказался. Однако мне понравился его кроткий вид. Довольно долго он сидел молча и, опершись локтями о колени, понурившись, смотрел на свои руки. Руки у него были топкие и мускулистые, напоминавшие проворных зверьков. Он медленно потирал их.
– Мы, знаете ли, немного раздули ваше дело. Лето – мертвый сезон для судебной хроники. Только вот ваша история да отцеубийство представляют некоторый интерес.
– Да, господа присяжные учтут это обстоятельство. И они сделают вывод, что посторонний человек мог предложить кофе, но сын должен был отказаться, а не распивать кофе у гроба матери, давшей ему жизнь.
– Во всяком случае, – сказал мне адвокат, – можно просить о помиловании. Однако я уверен, что исход будет благоприятным.
– Я тоже заглянул в эту душу, – сказал он, – но в противоположность уважаемому представителю прокуратуры я многое нашел в ней и могу сказать, что я читал в ней как в раскрытой книге.