Дядя Том напоминал президента Линкольна, горюющего по убитым при Геттисберге, Он ничего мне не сказал.
Позади меня кто-то кашлянул. Я резко обернулась. В дверном проеме (а ведь я защелкнула замок) стоял мой братец.
А если вы угадаете родной язык вашего собеседника, то перед вами расстелют цветной коврик и преклонят колени, причем с искренней улыбкой. С меня в таких случаях даже чаевых не брали – и это в Венусбурге, где патологическая меркантильность Кларка считается совершенно естественной.
– Слушай, – сказала я, – насколько я тебя знаю, ты не будешь счастлив, если хотя бы кто-нибудь не будет знать, насколько ты преуспел. А мне-то ты можешь рассказать. Я ведь никогда еще на тебя не капала. Так?
Словом, Декстер оказался Декстером, мне еще раз поцеловали руку. Дом Педро проделывает это с шиком, но у Декстера получается лучше: мне кажется, он вкладывает в это больше души.
– Во-первых, Декстер мне очень нравится, а во-вторых, ты, надо думать, наглотался местного смога, если полагаешь, будто норвежская кровь хоть чуть холоднее маорийской. У нас с ним все может быть всерьез и по большому счету, поэтому я не тороплю события.