Клайд ни слова не говорил Роберте о Сондре, а между тем и вблизи Роберты, на фабрике, и даже у нее дома, невольно продолжал мечтать о Сондре и о высших кругах ликургского общества, в которых она вращалась. Роберта порою чувствовала в нем какую-то рассеянность и отчужденность, словно он минутами совершенно забывал о ней, и спрашивала себя, что же так сильно занимает его в последнее время. А он, в свою очередь, когда Роберта не смотрела на него, думал... взвешивал... да, взвешивал (ведь Сондра сама напомнила ему о себе)... вдруг такая девушка заинтересуется им! Как тогда с Робертой? Как? Ведь они теперь стали так близки... (Проклятие! Черт!) И ведь Роберта нравится ему, да, очень, - впрочем, теперь, купаясь в лучах нового светила, он едва мог смотреть на Роберту, так сильны были невидимые лучи той, другой. Неужели он такой испорченный? Не грешно ли быть таким? Его мать сказала бы, что грешно! И отец тоже, и, может быть, все, кто правильно рассуждает о жизни. И Сондра Финчли, может быть, и Грифитсы все.