— Или острым, — подхватываю я, — например, лучком в уксусе. Очень способствует.
Очнувшись, я обнаруживаю себя распяленным короткими цепями между полом и потолком в мрачном помещении, напоминающем застенок инквизиции. В углу, сзади меня, горит очаг. В другом углу темнеет что-то наваленное грудой. Что там именно, я разглядеть не могу, не хватает света. Прямо напротив меня во мраке угадывается дверь. Я в этом помещении один.
— А как? Андрэ, просчитаны все варианты, этот — самый безболезненный. Их просто задержат, но, так как никаких доказательств, кроме показаний Блэквуда, не будет, их дня через три отпустят.
Нам приходится израсходовать еще четыре гранаты. На этот раз кидаю их с таким расчетом, чтобы полоса льда была сплошной.
— Вчера раненых было очень мало, мы к девяти часам управились.
Так же спокойно патрулируем и 29 июня. Нас не донимают ни “лаптежники”, ни “мессеры”. Последние части выходят из окружения по охраняемому нами коридору. Изредка встречаем по две-три пары “мессеров”, но, поскольку горячка уже кончилась и мы снова летаем в составе не меньше эскадрильи, они атаковать нас не рискуют. Крепко обожглись!