Арсюша был красив, талантлив и нищ. Дома своего не имел, жил у какой-нибудь очередной жены или любовницы. Последняя жена, бойкая научно-техническая дамочка, увезла Верещагина в Америку. Но там его московский богемный блеск быстро померк, и она бросила его, как мальчика с пальчик, в дремучем лесу бруклинских кварталов.
– Амалия Петровна! У нас ЧП! Больная пропала!
Они просидели там почти до полуночи. Когда принесли счет, Лена полезла в сумочку за деньгами.
– Это привет из Лесногорска, – спокойно объяснила Лена. – Картинку я нашла у себя дома, на письменном столе. Еще в четверг, убегая из дома, я положила под половички, наружный и внутренний, по ампуле с йодом. Обе ампулы были расколоты. Пятна подсохли, но запах остался.
– Мы развелись восемь лет назад, – продолжала Лена, уже сидя на кухне напротив Миши Сичкина, который торопливо писал под ее диктовку, – его теперешнего адреса я не знаю. После нашего развода у него сменилось две или три семьи.
Пока Лена шла к подъезду с пакетом еды, пока поднималась на лифте, открывала дверь, она повторяла себе: «Прекрати, успокойся. Так можно сойти с ума. Мало ли „скорых“ в Москве?»