Юноша лейтенант явно испытывал неловкость. В нем, видимо, боролись добросовестность и деликатность. Так и не решившись назвать во всеуслышание чье-то имя, он смолчал.
Голубцову захотелось оттолкнуть скатку — грубый шинельный ворс стал натирать шею.
— Товарищ комбат, туда нельзя одному. Там…
— Товарищ комбат, вас, — произнес телефонист.
Раньше Момыш-Улы неизменно отстранял мои вопросы, если они не касались войны, боевого пути батальона. Сейчас он впервые стал рассказывать об отце. Кисти рук Баурджана по-прежнему легко лежали на рукояти упертой в землю шашки, он глядел куда-то в сторону, дав, видимо, волю нахлынувшему настроению.
— Пропусти немцев в Новлянское, если покажутся.