— Да… На пути, который был свободен. Вошла, как сообщили, незначительная группа — человек сорок, взвод.
— Синченко, — приказал я, — расстилай плащ-палатку. Рахимов, у тебя глаз верный. Дели.
Я успел заметить вскинутый в замахе огромный, характерного выреза, приклад ручного пулемета, — выпустив патроны, Толстунов взялся за горячий ствол и поднял над собой тяжелый приклад, как дубину.
Ползали тягостные думы. Ну, перебили полторы-две сотни немцев. А дальше? Ведь мы по-прежнему в кольце, по-прежнему одиноки среди прорвы врагов.
— Мы были внутренне подготовлены, чтобы прыгнуть на врага. А ты одолел то, что бьет со страшной силой: внезапность. Ты сохранил разум. Пересилил внезапность… Теперь Панфилову было бы понятно…
Опять — правда, не совсем к месту — он залился ребяческим смехом. Видимо, волнение, которое он пережил, находило выход в этом смехе.