Тем более у него еще оставались товарищи. Как раз сейчас они пытались дозваться Артака снаружи.
Тот, что близнец, нес на руках Марту–Дарью. Девушка была без сознания. Он-то первым и заметил Антона и Евгения. Замер, наклонился, собираясь опустить свою ношу на пол.
– Вот те раз, – Антон даже запутался в рукаве надеваемой робы. – Слушай, а ведь ты…
Начиная с этого момента Харуки Мураками пребывал в глубоком обмороке, вызванном не столько кровопотерей и болевым шоком, сколько осознанием того факта, что его подстрелили. Такое случается с людьми, никогда не бывавшими под пулями.
– Ксана, у тебя остались наручники? – спросил Иван. Опиравшаяся на его плечо охотница потрогала пояс.
Боль. Боль пробуждения, боль иглотродов, вонзающихся в обнаженный мозг, боль терзающих синапсы нейрозондов. Сто де-сятьлет чужой памяти, втиснутых под стонущую черепную коробку. Чужая алчность, ненависть, похоть. Чужой страх. Чужое бессилие.