Дело было утром, дело было в Дортмунде. На открытом чемпионате Федеративной Республики Германии.
Не то, что я был собою недоволен, я не сделал ничего неправильного. Я был недоволен ситуацией. Спортивное руководство очевидно сделало ставку на Карпова. Посчитала его лучшим из лучших. И правильно сделало: старшее поколение Фишера не победит. Кто остался в цикле? Спасский? Он уже проиграл Фишеру, и проиграл крупно. Петросян? Он тоже проиграл Фишеру, и тоже проиграл крупно. Корчной? Но он не сильнее ни Спасского, ни Петросяна. Нет, только Карпов.
— Дракон — это я, — сказал он не без самодовольства. — Сижу в замке высоко, гляжу в поле далеко. Не без этого, признаюсь. А коньяк, это, конечно, можно, — Кузнецов сделал вид, будто спохватился. — Вы как насчет коньяка? Или сначала пообедаем?
— Не будет ни следователя, ни прокурора. Вопрос решён ко всеобщему удовлетворению.
Антон поджидал меня в буфете. Теперь-то я поем вволю. Впрочем, не впадая в грех чревоугодия.
Этого я и боялся. Говорить, говорить, говорить… Мне хотелось помолчать. Матч утомил меня. Не сказать, чтобы очень сильно, но утомил. И Кереса тоже. Керес даже собрался лечь в санаторию после Нового года. В финскую санаторию. Мы с ним к концу матча наладили вполне нормальные отношения. Не дружеские, нет, конечно. Корректные. Могли переброситься парой нейтральных фраз, и тому подобное. У него в Финляндии близкие друзья, у Кереса. Родственники жены, ещё кто-то, так что он в Союз не торопится. И, уверен, насчёт призовых у нашего государства к Кересу претензий нет.