— Гнется, но не ломается, — возразил я. — Были б кости, мясо нарастёт.
Лифт вниз шел столько же, сколько и вверх. Минуту. Время на раздумье. Вот почему корреспондент не завел разговор о маменьке? О моей опере? Или он не знает, что я сын оперной дивы и сам композитор, или ему специально дано указание ограничиться чисто шахматной стороной. Всё-таки, скорее, первое: ведь «Вечерка» не спортом единым живёт, её читателям интересны жизненные подробности. Но я молчал, не хвастал. Чего хвастать, если не спрашивают? А спрашивают, и вовсе незачем хвастать.
А я поспешил домой. В «Минск». Нет, не телевизор посмотреть, хотя почему бы и не посмотреть. В сон клонит, и сильно клонит.
— Я студент, второкурсник, для него — забавный щенок, и не более. Человек во власти начинает думать, что для него законы не писаны. Не только человеческие, но и законы природы. Если за рулём — мчит на ста пятидесяти, словно физика — это для других, а деревья обязательно расступятся. И за здоровьем многие не следят, считают, что силой воли любой недуг преодолеют. Если профессор скажет, лучше московский — ещё послушают, а студент… Ну, и вообще, многие таятся из соображений карьеры, я думаю. Если серьезно болен — на карьере крест, не так ли?
— Что дальше? — спросили девочки меня, как старожила. Уж за месяц московского сидения я должен разобраться, что и как.
Отлёживаться, рвать и метать. Если придётся.