— Тот район никто не знает. Буду вместо штурмана. Там на аэродроме сяду в немецкий самолёт. Молодого туда не посадишь, с ходу не разберётся. И обратно дэбэшки и всех остальных выведу. Самолёты мне отдашь?
— Больше восьмидесяти? — вскидывается Тимошенко. Тебя мне только не хватало! Перебьёшься.
Вид у Фоминых становится настолько характерно жалобным, что я задумываюсь. Неспроста у него отчество «Яковлевич», ох, неспроста.
При словах о девчонках, которые попадут фашистам в лапы, Фирсов вспомнил свою девчонку: мою Дашку так?! Перекрутило его тогда настолько, что он какое-то время старался её не вспоминать. Её ясное лицо, украшенное редкими конопушками, и как она весело щекотала его кончиком русой косы.
Удовлетворённо выслушиваю доклад Болдина и дополнения от остальных. В целом, всё нормально. Довожу до сведения генералов и старших офицеров, — когда уже разрешат их так называть? — своё отношение к происходящему. Не я придумал, но нагло присваиваю себе. Меня никто не уличит, а репутация командующего это стратегическое оружие.
Автоматная очередь заглушается криками и стонами, ствол провожу вдоль всего строя. Фрицы падают, корчатся от боли. К ним бросается фельдшер, начинает оказывать помощь. Мы уходим.