С этими словами моряк сунул мне в руку брезентовую сумку в которой что-то позвякивало.
Последние часы своего путешествия я помню плохо — дома кончились, пришлось идти по шоссе под палящими лучами южного солнца. Укрыться от него было негде. От температуры меня началось бредовое состояние, кажется, я пытался разговаривать с Шорохом и бормотал проклятья в адрес сбежавшего лейтенанта Грабовски.
Я заворочался на земле, пытаясь встать, чтоб умереть как мужчина не на коленях и не увидел, как за спиной одного из крыс появилась еще одна фигура, замотанная в тряпки с ног до головы и с фосфоресцирующими в темноте глазами. Зато когда Охотник шутя смахнул голову с плеч крысы, который целилась в меня из моего же золотого пистолета его заметили все. Такой эффектный выход было трудно не заметить — фонтан крови ударил метра на два вверх, заливая все и всех!
— Дурдом какой-то! — прошипел за моей спиной красный от возмущения лейтенант, — Это воинская часть или что?!
На борту сухогруза меня дожидался крупный ширококостный русый мужик в камуфляже с маленькой золотой короной нашитой на петлицы.
Утро началось с уже успевшей поднадоесть консервированной индейки с рисом. Хлеба досталось еще меньше, чем вчера, воды Мейсон налил ровно пятьсот грамм — хочешь пей, хочешь умывайся. Шикарные условия, как в лучших домах Парижа и ЛондОна!