«Ну, так поймал же! Правда, будь ты поудачливее, мог бы поймать кого-нибудь и получше. Но, что есть — то есть. И так неплохо».
Но вот раздался хруст, бамбук мой надломился, и вместе с ним я вниз свалился в тот же миг, и вся эта конструкция обрушилась на замыкающего в стаде монстров, самого мелкого. Тварь получила бамбуком по морде, я, самому себе напоминая мешок с навозом, шлепнулся ему на спину. Бежать было, в принципе, некуда, и я не нашел ничего лучше, чем вцепиться в шерсть на спине монстра руками, и обхватить его ногами. Животное восстановило равновесие, грозно отфыркиваясь, вытряхнуло из глаз искры, листья, мусор и щепки, и на некоторое время застыло на месте, соображая, что за дьявольщина происходит.
Так, видимо, звали его осла, но осел мне бы без надобности — судя по экстерьеру, он был старику ровесником. Со стариком мы ударили по рукам: в обмен на телегу, пусть груженую и старую, я отдал ему все деньги, которые у меня были и в довесок бывшую пленницу, которая интенсивно жевала кляп, спеша поведать мне и всем окружающим все, что она об этой сделке думает.
Сами соревнования должны были проходить на главной площади города: при соблюдении разумных мер предосторожности, жертв и разрушений от деятельности алхимиков можно было бы не опасаться. В отличие от соревнующихся боевых практиков, место для состязаний которых находилось за городом. Сильных мастеров на состязаниях в Цзегу не ожидалось, но все же. Как рассказал мне учитель, в прошлом на подобных состязаниях изредка и слабосилки в процессе превозмогания доставали из загашника настолько удивительные как для себя, так и для окружающих вещи, что превозмочь получалось помимо противника заодно и арену со зрителями и судьями, ну и самого себя до кучи. В пример привел своего соученика, который достал где-то почти созревшее яйцо великой громовой птицы, и не придумал ничего лучше, чем проигрывая бой, расколотить его об соперника. Обоих потом хоронили в одной могилке, причем захороняемые останки вполне бы поместились в бульонной чашке, а количество раненых, оглушенных, обожжённых и контуженых болельщиков поставило рекорд столетия в целой провинции.
— Зачем они ему? — от удивления глаза старого мастера открылись во всю ширь.