Первые несколько «бассейнов» я прошел вполне себе спокойно. Руки норовили затянуть доску под пузо, ноги сгибались, но я более-менее успешно справлялся с реакциями слегка паникующего организма, помещенного в чуждую ему среду, и старательно приучал его к правильной работе всех частей тела.
– Тогда у меня к тебе вот какое предложение – как ты смотришь на то, чтобы сразу после выхода книги написать заявление о приеме в члены Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР?
А почти перед самым отъездом мама увидела мое «карате». Ну, которое на самом деле ушу. Это случилось из-за того, что я технично «слил» ребятам из детдома те самые найденные мной среди макулатуры листки из «Науки и жизни». Мне ж надо было как-то от них избавиться? Ну вот я это и сделал… наивно полагая, что, поскольку статья там была весьма лажовая, особенно многому из нее научиться было невозможно. Так что по поводу возможного всплеска мордобоя в детдоме вследствие данного действия я не волновался. Однако, как выяснилось чуть позже, – зря! Потому что пацаны умудрились-таки выудить из статьи какие-то знания и устроили-таки в своей «альма-матер» не просто мордобой (это у них случалось и безо всяких статей из журналов), а мордобой с воплями и криками. Ну всякими там – кий-я или ки-ай!
Полежав где-то минут пятнадцать, я решил, что пора прекращать маяться ерундой и надо вставать.
– Ладно, давай новую… Хотя хрен кто сейчас хорошие песни про войну пишет. Так, чтобы за душу брало. Вот в войну…
Когда моя любовь вошла в комнату и испуганно замерла у двери, я, несмотря на все свои планы еще чуть-чуть «подержать паузу» и выжать из нее по максимуму, не выдержал. Потому что едва не задохнулся от нежности и любви. Так что я тут же вскочил со стула и, одним прыжком подскочив к ней, крепко ее обнял. Она замерла, вскинув взгляд и с отчаянной надеждой уставившись на меня, а затем опустила голову и, уткнувшись лицом мне в грудь, горько, но облегченно заплакала…