– Мне отдельно! – встряла Джоранн, сидящая по ту сторону стола, явно не собираясь приближаться к рядовому составу – Отдельно!
– Ха… Божество, да? Знаешь, я мало что помню о своем детстве. Может не только из-за стирания памяти, которая почему-то постепенно сама возвращается урывками… но я помню один яркий момент очень раннего детства. В тот день кто-то из взрослых сказал мне, что Бог – это тот, к которому никто не может прикоснуться. Никто не может сделать ему больно. А вот сам Бог – может сделать больно кому угодно. Говоря эти слова, та женщина – да, это была старая седая женщина, что на краю уходящих в океан ступеней нашей заброшенной небесной баши, занималась подготовкой к ужину… Говоря эти слова, она, опустив руки по локоть в старое пластиковое ведро, разминала в нем еще живого молодого осьминога. Ее сильные темные пальцы проходились по его щупальцам, сдирая с них коросту, лопая вздутия и буквально силком выдавливая из него остатки дерьма. Заодно она счищала слизь и срезала мелким ножом куски омертвелой плоти. И вот тогда… глядя на так хреново умирающего осьминога, я порадовался, что я не осьминог, а бог! Ведь меня никто не трогает. А сам я вполне могу прикончить осьминога. Так я думал до тех пор, пока еще один взрослый не влепил мне затрещину, чтобы я не путался под ногами. Тогда я вывел следующую истину – я не бог, а осьминог. Как тебе история?
– Твое дело – дать лакомую награду. А сдохнуть ради достижения этой награды – уже их дело.
– И все мои задания выполнены – жестко добавил я – Даже перевыполнены. Я больше тебе ничего не должен. А вот ты мне должна.
– Неэтично. Жестоко. Нарушает все возможные моральные принципы. Придумано не мной, но мной осуждено и отринуто, когда моя эмоциональная эволюция расширила мою личность.
– Вас накормят и напоят. Обеспечат полную безопасность.