— Вот что, Юрий Никитич, слушай мою волю. Оставляю я тебя при себе, как человека, вельми упорного и не страшащегося трудностей.
— Да что мне, государь, спускать этому кобелю бешенному, что он мне измену прямо в рыло бросил…
— О, я понимаю. Мне остаться? Как действующему члену Верховного тайного совета?
— Производи аресты, — я прикрыл на мгновение глаза. Сработало. На сто процентов сработало! Я так и думал, что свои «Кондиции», призывающие на царствование Анну Иоановну, они составят раньше, чем объявлено будет о смерти императора. Я всего лишь предположил это, слишком уж быстро Аннушка прискакала, еще тело Петра не успело остыть, как она начала похоронами распоряжаться. Теперь же эта дата: пятнадцатое января — стала значимой в обвинение в измене, заговоре с целью убийства молодого императора, чтобы не терять из рук ускользающую постепенно власть. Долгорукие же замарались дважды, впереди «Кондиций» составив поддельное завещание, которое у них таинственным образом пропало, и они были вынуждены пойти на план Голицына, в итоге стоивший им головы в той истории и мало чем хорошим светивший в этой. Правда в той истории их план с завещанием зарубил сам Голицын, но какая разница, что было там и что произошло здесь.
— Ежили что, я буду тут за дверью. Зови при любой надобности, Петр Алексеевич, — поклонившись, он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Не-а, — он швыркнул носом и вытер его рукавом не слишком чистой рубахи. — Государем Петром Алексеечем, вашим дедом, значит, весь род Кузиных освобожден из холопов. Мы даже грамоту имеем. За службы государеву даже денюжку получаем. По пяти копеек за полную седьмицу, ну и рупь на праздники большие, это как велено.