В дверь наверху заколотили. Грубо, резко, властно.
— Константин Сергеич, Константин Сергеич! — раздалось со всех сторон. — Фаддей Лукич! А чем дело-то кончилось?! Расскажите, ну пожалуйста!..
Бобровский и впрямь приготовил всё необходимое, сложил в армейский заплечный мешок.
Хрестоматия была хорошая, новая, красивая. Никаких старых, потёртых, а во многих местах и разрисованных учебников, доставшихся от старших классов, как в старой гимназии.
А ещё по улице ехали автомоторы — не приходилось сомневаться, что это автомоторы, четыре колеса, внутри люди — но совершенно необычных, обтекаемых форм. Через дорогу тянулась чёрная железная ограда, за ней поднимались деревья сквера, ещё дальше высилось знакомое Федору по открыткам здание Народного Дома.
— Товагищи! Эти сентябгские взгывы, учинённые безответственными пговокатогами и пгедателями дела габочего класса, сослужили нам плохую службу. Они подогвали наши усилия по агитации сгеди солдатской массы! Самодегжавие же использовало их для усиления своей пгопаганды, утвегждая, что, мол, «бомбисты убили пгостых солдат, слуг цагских только за то, что те вегой и пгавдой служили Отечеству»…