Однако Ирина Ивановна неумолима. Сева даже не успевает выдохнуть, что к доске отправился не он, а Костька, как слышит, не веря своим ушам, уже свою собственную фамилию. А? Что? Как так? Двое у доски?!
Он вновь подумал о тех бумагах, что им вручил профессор Онуфриев, перед тем, как они оказались — или должны были оказаться — в прошлом иного временного потока, в «чужом» 1917-ом, в роковом Октябре, который иные считали началом кошмара и ужаса, а другие — началом становления совершенно новой, невиданной, справедливой жизни.
— Ну так «карланы» — они ещё хуже халдеев, — презрительно скривился Нифонтов.
Покачал головой, вздохнул, надел фуражку.
А возле Феди и Пети неожиданно оказались Костя Нифонтов, настороженно зыркающий исподлобья и тот самый кадет по имени Лёва, что ввалился в их комнату раньше в компании, надо понимать, своих новых приятелей.
— О! О! — казалось, Петины слова поразили Илью Ильича в самое сердце. — В подвалы! Гм, гм, конечно, пребывание господ кадет младшего возраста в подвалах корпуса формально не запрещено, но… Впрочем, это уже другая история. А так — да, вижу, всё вижу, всё понимаю. Не беспокойтесь, Пётр, ваша тайна умрёт со мной. Хвалю и благодарю за откровенность — не каждый кадет признается в таком!.. И вы, друзья мои, молодцы — не каждый согласится помочь брату-кадету в таком деле. Что ж, удачи вам, Пётр. Ну, а у m-mle Шульц я, конечно, справлюсь, как идут у вас дела…