Они бежали и кадет Фёдор Солонов чувствовал себя последним мерзавцем. Сейчас ему даже хотелось, чтобы их схватили, чтобы раскрыли — потому что с каждым шагом нарастали его отчаяние и отвращение к самому себе.
И он не ошибся. После совсем недолгого ожидания подоспел очередной поезд, паровоз выдохнул белые клубы, словно устало отдуваясь после нелёгкой дороги; из вагонов высыпал народ, поднимая воротники, плотнее натягивая треухи и запахивая платки — вечерний морозец покусывал.
Имя это хлыщу явно ничего не говорило. На боку у него висела массивная деревянная кобура маузера, но, похоже, ему она только мешала, немилосердно лупя по бедру.
Кадет Воротников захлопал глазами и несколько приуныл, но деваться было некуда — встал за друга.
— Оставаться здесь! — прикрикнула Ирина Ивановна. — Это самое большее, что можно сделать. Это…
Замерло всё, остановилось, словно щедро сыпавший в ту зиму снег погрузил в дремоту русское царство. Спит оно, и невдомёк ему, что уже где-то отмеряны ему не то, что годы, но даже и дни, и часы. Двинулись незримые колеса, провернулись, заработала машина и кто её теперь остановит?..