— О! Хорошо, что вы не забыли, кадет. На самом деле нашёл. Подземных ходов тут немало. Иные — так и вовсе забыты. Я вот подал министерству двора всеподданнейшей доклад о некоей не отмеченной на планах галерее, каковая, я подозреваю, идёт от Приоратского дворца куда-то на восток, за деревню Малая Завоздка.
Отпуск! — пело всё в груди Федора. Домой! Можно прийти домой!.. И всех обнять!.. И чаю с домашним вареньем! И пироги!.. И зайти в кондитерскую на углу!.. И своя комната, и солдатики — заждались, поди, его, хотя и стыдно, наверное, бравому кадету с ними возиться!..
— Это ход к казармам, — Бобровский деловито светил фонарём. — Идём, идём, тут ничего особо интересного… Ходили мы уже тут, как раз этим путём нам Ромашкевич с Коссартом и вывели.
И ему теперь это «иное» никогда не забыть — и никогда никому не рассказать, кроме лишь тех, кто побывал там вместе с ним. И рождественская служба, которые раньше Федя, если уж совсем честно, не слишком-то любил — (Рождественский пост строг, хоть и не так, как Великий) — представала сейчас чем-то очень важным, необходимым, без чего не обойтись. Почему не обойтись, отчего? — а вот не обойтись, и всё тут.
— Нет, его полный тёзка, — очень серьёзно ответил профессор. — Ученик моего батюшки. Человек, сказавший, что готов рискнуть всем и вся ради великой цели… Вы, должно быть, уже догадались, какой именно.
— Успею! — хвастливо бросил Воротников. — Махну разок, он и улетит!