— Да Пал Михалыч, да как скажете! — Йоська дурашливо-низко поклонился. — Нешто ж мы супротив власти? Как нам, сиротам бедным, сказано, так делаем! Вишь, робяты, не пущают нас в чистые кварталы-то!
Кот глянул на него, как показалось Феде, с одобрением. Мол, хвалите меня, хвалите, такого красивого.
Пришли морозы и пали снега. Морозы не так, что нос на улицу не высунешь, а только хрустит весело под валенками. Высоки и чисты зимние небеса, сияют колючие звезды, и невольно Федор думал — а какова была она, Звезда Вифлеемская? Наверное, ярка, ярче всего, что светит с тёмного небесного свода. Отец Корнилий говаривал, что иные учёные всё ищут да ищут «иль планету, иль комету», а только искать её нет смысла: было то Господень промысел, ангелы его и светили.
В карауле, однако, стояли разом и трое кадет старшей, первой роты, и двое дядек-фельдфебелей, все при оружии, в тулупах и валенках. Над трубой кордегардии поднимался дым, густо усеянный искрами — топили печь, не жалея дров.
Конечно, в корпус кинулись родители, кто жил поблизости или в столице — но Гатчино объявили на осадном положении, поезда шли в обход, по Варшавской ветке, и не останавливались. Канцелярия без устали телефонировала и телеграфировала всем и вся, что никто из кадет не пострадал, все в наличии, увечных нет.