— Ну тогда говори, а я похожу. А то что-то спина и ноги затекли…
— Я думаю, господин генерал, это московиты, — почтительно ответил генералу капитан Йохансон, один из офицеров его штаба.
— А, пся крев, — задыхаясь от ярости, прохрипел пан Володарский и потянул из ножен саблю, — ну, курва, гореть тебе в аду, схизматику проклятому!
Циммерман замер. Вопрос был задан на немецком языке.
Они с провожатым миновали длинную анфиладу комнат, кои еще явно находились в процессе отделки, и вошли в довольно обширный зал, в коем сэр Самуэль невольно замедлил шаг. Этот зал тоже пока был не до конца отделан, но, судя по тому, что уже предстало взору англичанина, он должен был стать просто образцом роскоши и великолепия. Причем, несмотря на эту свою прямо-таки вызывающую роскошь, он отнюдь не производил впечатления варварской пышности, когда богатство просто режет глаз, заставляя невольно морщиться. Нет, его роскошь была изящна, утонченна и… соразмерна, что ли, то есть приводила в восхищение и заставляла любоваться собой. Конечно, сравниться с Уайтхоллом, коий был весьма роскошен и насчитывал полторы тысячи помещений, а также дворы для игры в мяч, петушиных боев и рыцарских турниров, этот дворец, пожалуй, не мог, хотя…
— Да почто ж недобрым-то, царевич-государь? — весело отозвался драгун. — Нешто на такого молодца, как я, какой горячей вдовушки не отыщется? Ни в жисть не поверю!