Пробуждение было гнусным. Несмотря на то что в комнате было светло — глюк никуда не исчез. Около кровати по-прежнему сидела какая-то старуха, одетая почти так же, как и та, что ночью, и вязала на спицах. То есть это я думаю, что она вязала, поскольку как на самом деле выглядит это занятие, я как-то не удосужился узнать. Не было ни случая, ни интереса. Я некоторое время лежал, разглядывая ее из-под полуопущенных век, а затем не выдержал и зевнул во весь рот. Старуха вздрогнула и, оторвавшись от вязания, уставилась на меня. Ну а я соответственно на нее.
— Да не знаю я. Просто тупик уже совсем. Никак не подступиться. Хозяин завода прознал, что мы мастера-плавильщика сманить хотели, и взъелся. На пушечный выстрел к печам не подпускает во время плавки. А сталь у него самая добрая во всей Англии. Говорят, из нее прямо так мечи и шпаги куют, так те даже толедским клинкам не уступают. Нигде больше такой не делают. Вот он и трясется над своими секретами, как Кощей… А у тебя глаз легкий, добрый — разок взглянешь и уже секрет видишь. Может, и там так сможешь?
— А ну, сдай, православные! — зычно закричал кто-то, и спустя несколько секунд сквозь толпу протолкалось пятеро стрельцов во главе с десятским. — Ну, чего тут случилося? — сурово спросил тот, оглядывая поле боя.
— Хлебом пахнет… — прошептала самая младшая, трехлетняя Иринейка.
Это было… немыслимо! Чтобы татарские сотни оставили отведенную им позицию и бросились грабить! Это ж не какие-то там европейские собаки — немцы, венецианцы, испанцы, поляки, да за такое в татарском войске немедленно следовала смертная казнь! Но слишком часто за последние годы мурзы сами ходили в набеги, подспудно привыкнув к тому, что они отдают команды и решают, что и когда делать, и слишком жирной была добыча. Царская казна! Добыча всех добыч!!! Хан-то свое получит в любом случае, а вот те, кому серебро не попадет в их собственные руки, скорее всего, вообще пролетят мимо своей доли. Они-то не хан, с ними никто делиться не восхочет. А ведь серебро это… это серебро, клянусь Аллахом!
Прежде чем выбрать место для высадки, мы два дня изучали обстановку. Османы вели себя беспечно. Лагерь практически не охранялся. Буджакцы и едисанцы вблизи берега появлялись мало, видно предпочитая рыскать где-то в других местах. Но все равно, то, что нам удалось незамеченными высадиться на турецкий берег всего в трех верстах от Очакова, я решил считать настоящим чудом. Сразу после высадки я приказал немедленно начать насыпать валы и ставить временные укрепления из ивовых корзин, засыпанных землей. К исходу ночи мы подготовили кое-какую позицию, укрытую от турецкого лагеря невысоким холмом. День прошел в тревоге. Наша позиция была еще слишком слаба, чтобы выдержать хоть сколько-нибудь сильный удар, а врезать по туркам стоило сколь возможно сильно, ибо иначе Очакову было не удержаться… Следующая ночь также прошла в яростной работе, но к утру нам удалось подготовить позиции батарей и установить на них семьдесят орудий. Больше всего я молился о том, чтобы турки не предприняли в эти два дня еще один штурм Очакова, который мог оказаться для него последним. Но — обошлось, Господь не попустил. Еще вечером я послал стрельцов на струге к башкирам, к тому моменту они уже находились в двадцати верстах от Очакова, пройдя этот маршрут степью и попутно переправившись через Днепр, а потом и через Южный Буг. Им было велено двигаться к Очакову с таким расчетом, чтобы подойти к беспечно и привольно раскинувшемуся вокруг Очакова лагерю войска румелийского бейлербея в самый разгар ночи и внезапно атаковать его. Я определил башкирскому хану, коего поставил старшим над всеми степняками, главной задачей прорваться к турецким пороховым складам, кои должны были ему указать посланные к нему с приказом разведчики, и подпалить их, и это здесь также удалось. Общего числа всех пороховых складов мы установить не сумели, но три из них башкиры подорвали. Причем один взрыв был очень громким, видно, пороха там было изрядно.