Этот голос заставил сердце Акима заколотиться в бешеном ритме. Он на мгновение замер и медленно обернулся, уже зная, кого увидит. И он не ошибся…
— Ну нельзя так нельзя. Сам знаешь, дядька Панкрат, нам, что такое тайна, ведомо. — И, решив не продолжать эту тему, задал вопрос, который тоже был ему зело любопытен: — А не скажешь ты тогда, чего это ваши ту телегу, что поставили у дальней и самой большой домины, в коей цельный московский стрелецкий приказ сидит, зело охраняют?
Аким долго, минуты две, молчал, не зная, как начать. Нет, он был благодарен мастеру за все, и даже Элен ему нравилась, но вот остаться…
— Ви есть как шуствовать себья, саревиш? — на сильно ломаном русском спросил у меня немец.
— Эх ты, глянь-кась! — ахнул Митрофан, ткнув Акима кулаком в бок. — И царевич здесь…
— То есть? — не сразу понял я. — Это-то тут при чем?