— Ну чего тебе? — недовольно рявкнул тот. — Не подаю! На паперть иди!
Между тем подступал ноябрь. Еще весной я велел объявить, что большую часть оброка и хлебного налога будут имать овсом. К сентябрю в царевы хлебные склады — их сеть после великого голода батюшка расширил — рекой потек овес. Там он принимался, учитывался и тут же отправлялся в Воронеж, где его грузили на суда и отправляли вниз по Дону к Черкасску-городку. Туда же шел сплавляемый плотами рубленный еще зимой вокруг Воронежа лес, из него неподалеку от Черкасска казаки ставили здоровенные хлебные амбары. И опять же туда было отправлено почти сорок тысяч горшков и три тысячи жестяных банок тушенки, которые успел наработать мой заводец в Белкино. Для него это была первая масштабная «проба пера». Так что к декабрю там скопилось почти миллион пудов овса и двести тысяч пудов хлеба.
Но, к его удивлению, когда он, улучив момент, небрежно бросил, что, мол, «топор седни сковал» (признаться, что сковал всего лишь грубый колун, было выше его сил), Митрофан на это практически не отреагировал. И вообще, он был весь какой-то странный, дерганый и нес какую-то околесицу. Мол, надобно им всем сразу после обедни встретиться у Чудова монастыря. А он им потом что-то интересное покажет. Но вот что там такого интересного — так и не сказал. Только велел непременно быть. Даже три раза это повторил. А затем убежал зазывать Луку с Прокопом.
Я оглянулся. Ко мне торопливым шагом спешил Дитмар, один из голландских мастеров, прибывших с Виниусом. Видно, он торопился, поскольку лицо его было красным и потным, так что я придержал коня. Если голландец бежит — значит, дело действительно серьезное.
Она уже совсем замерзла, когда внезапно, как раз с той стороны, откуда они пришли, послышался гулкий конский топот, и спустя несколько мгновений к колодцу подлетело около сотни всадников во главе с высоким, богато одетым юношей. При взгляде на него Настена почувствовала, как у нее сладко заныло где-то внизу живота, а материн платок будто сам собой слетел с головы и упал на плечи.