Захар настроился на критическую волну и принялся обвинять земляков во всех смертных грехах, поминая бога и черта в каждом предложении. Аркадьев перестал его слушать, но понял, что разворошил муравейник своим реформами.
— Неделю назад на студенческих гуляньях я случайно услышал… ладно, пусть подслушал, разговор двух мужчин, один из которых явно не был студентом, а второго я не разглядел. Так вот тот первый уговаривал студента принять участие в неких опытах с нитроглицерином. При разговоре несколько раз звучали фамилии Желябов, Михайлов и Перовская, а самого мужчину второй звал Кибальчич. Каюсь, я не придал значения разговору, но позавчера случайно прочитал о розыске Желябова и Перовской, про Кибальчича там не было ни слова. Проанализировав разговор, я понял, что они готовят бомбу и покушение на императора. Кибальчича я хорошо рассмотрел и могу опознать при необходимости.
Когда здоровье стало позволять прогулки, он купил револьвер Смит и Вессон 38 калибра с укороченным стволом и почти не расставался с ним. Ну, а как известно, если оружие есть, то оно однажды выстрелит.
— Командиром разведвзвода в отряде генерал-адъютанта Гурко! — четко, но негромко отрапортовал Женя.
— Ну, насчет лошадей в армии я с вами поспорю — они и через сто лет по бездорожью нужны будут, — возразил Ванновский.
— У вас есть какие-нибудь отчеты и свидетельства врачей о действии нового лекарства? — осведомился Кёлер.