Времени разбираться, что это за «некроз» такой, не было. Судя по тому, как черное пятно, оставшееся в месте попадания стрелы, начало буквально на глазах разъедать судорожно шевелящиеся отростки, я, кажется, нащупал слабое место противника. Душераздирающий рев боли для моих ушей прозвучал, словно дивная музыка.
― Бергман… ― задумчиво повторила она. ― Нет… Не слышала… Так ты говоришь, меня притащили сюда мои соплеменники?
― Можешь смеяться, ― пробурчал он. ― Но я действительно считаю, что лабиринт не совсем бездушен. А все, что в нем происходит ― это его сны. Иногда короткие, иногда длинные.
Но даже со звериным чутьем Обжоре приходилось часто останавливаться, подолгу принюхиваться и прислушиваться к происходящему вокруг. Именно благодаря ему мы оставили наших преследователей далеко позади. Злой и раздосадованный волчий вой иногда доносился до наших ушей, но с каждым разом он становился все тише и тише.
― Хрн, ― утвердительно ответил Обжора и лениво потянулся всем телом, выпуская когти. На широком плоском камне, на котором лежал харн, добавилось еще несколько глубоких царапин.
Толпа, словно очнувшись от тяжелого сна, поддержала крикнувшего громким одобрительным гулом. Отовсюду на голову темных ренегатов сыпались ответные проклятия.