Конечно, она понимала, что это произойдет не раньше, чем через несколько сотен лет, а может быть, не случится вообще никогда. Могли погибнуть все живущие в Северной резиденции или только этот конкретный человек, или он вообще никогда не станет учеником Миклоша. Всего лишь призрачный шанс, но ради него стоило попробовать.
Перед ней стояло создание древнее, как горы, чужое, непознаваемое.
Однако яркое расположение нового ревенанта было заглушено острым неприятием Себастьяна. Он не смотрел на меня, он вообще не хотел меня больше видеть. Никогда. Я чувствовал глубочайшее сожаление гемофага, что меня не убили раньше. До прихода Основателя, до того как погибнут друзья и ученики Фелиции. И я знал, что бесполезно говорить с ним, бесполезно пытаться объяснить хоть что-то…
В первый миг он почувствовал боль. И тут же — легкость, словно с него сняли невыносимо тяжелый груз и вернули возможность мыслить рационально.
У него не было желания убивать, но нужно было закончить это бессмысленное выжидание, отвлечься от видений потерянного мира и вернуть себе жажду жизни, которую проклятое пространство кадаверциан вытягивало из него. Основатель поднял руку, и красный шар, вылетевший из его ладони, разбился вдребезги у ног Доны. «Оказывается, она жива», — успел удивиться Атум. Но в тот же миг его захлестнула изумрудная петля, связавшая руки, и поволокла прочь из мира кадаверциан.
Дона хотела посмотреть на него, но колдун лишь крепче прижал ее к себе.