– Диспозиция самая наилучшая – наигранно улыбнулся Орлов – Полки уже дошли до Владимира, скоро и мы выступаем. Конными догоним их быстро.
Внимательно слушал рассказы о том, как раньше хорошо было жить и почему именно хорошо, о том, как теперь стало плохо. Казаки очень любили жаловаться и можно сказать жили прошлым. Старыми вольностями, победами, да и обидами тоже.
– Как же, князь? – выговорил Павел, совершенно потрясенный – Это же против всех рыцарских законов. Вы поступаете подло и мерзко! Не по-княжески, а по-мошеннически! – закричал вдруг Павел.
– Допросил Панина, его бывших сослуживцев. Пустой человек, игрок.
С табаком надо было что-то делать. Если повальное пьянство мне удалось остановить “сухим законом”, опий и другие дурманящие средства я просто запретил в свободную продажу, то с курением ситуация обстояла одновременно хуже и лучше. Женского курения не было в принципе, мужское ограничивалось трубками. Папиросы и сигареты еще не придуманы, завозы табака в страну невелики. Можно было обложить его повышенным налогом или вообще запретить продажу молодежи – доверившись способу естественного вытеснения курева из оборота. Надо было тщательно все это обдумать.
Я иду по палатам, где лежат увечные. Одариваю солдат рублем, спрашиваю о здоровье. Операции еще идут – врачи Бальмонда, не разбирая, где свой, где чужой, делают перевязки, ампутации… В залах госпиталя стоит тяжелый запах крови. Раненые стонут, тянут ко мне руки. Маша и еще несколько незнакомых сестер милосердия сбиваются с ног.