– Не знаю, как называется, – пробормотала Улла. – Это рядом с рынком, сзади, где выбрасывают всякий мусор. Вонь жуткая. Нет, подождите, я вспомнила. Я же говорила название таксисту. «Кабир» – вот как она называется. О господи! Когда я ушла оттуда, я подумала… Я была уверена, что его найдут и… освободят. Вы думаете, что он все еще лежит там? Вы так думаете?
Это меня отчасти удовлетворило. Мы загрузили ее пожитки в такси, и я дал водителю адрес Абдуллы в Брич-Кэнди. Я внимательно осмотрелся, но не заметил, чтобы кто-нибудь следил за нами. Автомобиль тронулся; некоторое время я сидел в молчании, глядя на проплывающие мимо погруженные во тьму улицы.
– Наверно, это просто небольшая переоценка ценностей. Анализирую свои действия, копаюсь сам в себе, сидя в чайханах и ресторанах, о которых узнал от тебя, – местах, где ошиваются наёмники и дельцы чёрного рынка. Впечатление угнетающее: здесь полно людей, мечтающих о том, чтобы война никогда не кончалась, а на то, кого убивают и кто убивает, они чихать хотели.
Я решил, что он иронизирует, и сердито посмотрел на него.
И в те несколько мгновений, пока я не достиг бледного оазиса лунного света, я ощущал покой и уверенность в себе. Потом мы возобновили путь, прижимаясь к холодным серым камням каньона, и через несколько минут вновь оказались в темноте: с нами остались лишь вера, страх и воля к жизни.