Зато он прекрасно держал тебя за талию, подумал Марк. Но не стал произносить вслух.
— Можно и так сказать. Говорит, мол, у него мобила навороченная, хоть до господа бога дозвонится может, да вот незадача, он её в окно выронил недалеко отсюда, представляешь. Просит, чтобы кто-то с ним сходил, — Макс пересказывал мои слова в довольно саркастическом тоне, что ни черта не помогало расположить к себе кандидатов на вылазку непонятно куда, — Я уже выбрал, кто из вас пойдет, но, может, кто-то из вас сам вызовется?
— А-алло, подойти в палату Ротта, как можно быстрее, — больше он сказать ничего не успел, так как Фридрих тут же сбросил вызов.
Я по-прежнему не хотел рассказывать о трупе и безумной паре стариков из моего вагона. Держал пальцы крестиком, чтоб никто не вспомнил и не спросил про вагон, из которого я пришел.
В голове стучался один вопрос — куда смотрела моя охрана? Если подумать, то я их ни разу даже не видел с того момента, как проснулся. Только иногда слышал конский хохот и сальные шуточки через стену. Ну нет, так не пойдет.
«Рискуй только при максимально выгодном предложении». Многие коллеги считали, что будучи главврачом, он тянет взятки из всех, кого только может. Безусловно, он не был чист на руку, однако… из «всех»? Да на что ему сдались бесконечные потоки конфет, шоколадок и «благодарностей», которыми его пытался засыпать каждый второй пациент или его родственник в больнице? Или жалкие гроши, которые ему предлагали за то, чтобы какая-нибудь престарелая обладательница квартиры в центре не дожила до рассвета, неужели все эти проходимцы так низко оценивали его? Каждый раз выгоняя какого-нибудь незадачливого внучка из своего кабинета, Ибрагим ощущал, как страдает его гордость. Он знал, что если и подвергнет себя риску, то только при таких условиях, когда ему и в голову не придет мысль о том, что он продешевил.