Несколько секунд потребовалось Садыкову на то, чтобы понять, что я вообще от него хочу, но после подпоручик усмехнулся понимающе.
Повернувшись к нелепо раскоряченному, вбитому в скамью воздушнику, я поднял его левую руку. Ухоженная белая кисть, которая не знала тяжелой работы. Кольцо на пальце, с пустым серебряным щитом. Сразу снять не получилось, пришлось резко дернуть — не по размеру, маловато. Хотя может гимназист пил-гулял вчера, и до сих пор отекший ходит.
Пока Валера переодевался, а Андре отвечал, я присел рядом со своим контейнером. Взгляд привлекла интуитивно понятная кнопка, которая прямо просилась к нажатию. Противится желанию я конечно же не стал, и утопил аккуратный пластиковый квадратик. Тут же одна из сторон контейнера с легким шипением отошла в сторону, раскладываясь на многочисленные отделения. Как экономящий пространство ящик для инструментов, сразу пришла на ум ассоциация.
Это не было шуткой юмора — понял я по ее эмоциям, и еще раз мысленно чертыхнувшись, направился в холл. Здесь меня действительно ожидал Кальтенбруннер с весьма довольным видом. Высокий и худой словно жердь управляющий по-прежнему относился ко мне покровительственно-небрежно, как и раньше. Судя по всему, я для него так и оставался невнятным приживалой, а первоначально считав показательное презрение ко мне Анны Николаевны, он сделал выводы и уже не собирался их пересматривать. И, насколько понимаю, о нашем плотном общении с княжной за последние несколько дней он был даже не сильно в курсе. А если даже и знал, то не придавал серьезного значения — потому что брошенный на меня взгляд нельзя было трактовать никак иначе, как пренебрежительный.
— Ты сдачу Москвы Кутузовым тоже осуждаешь? — открыл я глаза.
В этот момент к княжне обратился один из гостей. Статный темноволосый молодой человек, с достаточно смелой для одаренных стильной прической. Вот только его слова ушей княгини не достигли — она во все глаза смотрела уже на меня, так и не в силах отойти от шока увиденного.