— Бросьте, любезный маркграф, — насмешливо протянул фон Хоэнцоллерн, — господин фон Нассау давно известен тем, что смелость проявляет исключительно в войне с мужьями своих любовниц да в денежных махинациях… Не пошел на предательство — и то хорошо. Я лично даже поражен, да.
— Нет, ничего особенного, — не отрывая взгляда от бумаги, отозвался Мартин. — Просто походил по лагерю, перекинулся парой слов с кем получилось, а потом сходил в город к местному священнику. Паломники пожаловались, что он отказался принимать у них исповедь, и попросили посодействовать.
— Не знаю, — помедлив, ответил Мартин. — Подводя итог всем нашим прежним попыткам его разговорить, я бы сделал вывод, что никаких странностей за Грегором его отец ни в детстве, ни в юности не отмечал — если, разумеется, ничего не скрывает либо сам парень, либо Харт. Зато отмечал ослиное упрямство и ангельскую душу. И любовь к экспериментам.
— Стало быть, сейчас вы по сути заявили мне откровенно и неприкрыто, что слушать меня не станут и в любом случае осудят?
— Несколько лукаво, — легко согласился Висконти, — однако мы, прошу обратить внимание, не пытаемся обмануть вас, а прямо и открыто просим согласиться с такой вынужденной мерой. И если все собравшиеся здесь одобрят эту меру — что ж в том будет лукавого?