— Нет, даже и не думайте, — снова с откровенной обидой в голосе отрезала Урсула. — Я не скажу, что тут собрались святые люди, но чтобы убить из личной неприязни — нет, никто из них на это не способен.
— И творец из нее по-прежнему хреновый, — подытожил Курт.
Мира не было, кажется, вечность. Была пустота, беспросветная, непроницаемая… И это было почти прекрасно. В этой пустоте было легко и беззаботно, в этом упоительном безмыслии можно было просто быть, ни о чем не тревожась…
На шепотом заданный однажды вопрос Мартина, а не тайный ли стриг господин епископ и спит ли он хоть когда-нибудь, Курт даже не улыбнулся — шутки шутками, а вообразить, как этот человек успевает всюду, знает всё и помнит обо всех, он мог с трудом. Один только костяк армии — баварский легион Фридриха — если верно помнил Курт, включал в себя четыре тысячи человек пехоты и шесть сотен рыцарей, к которым прилагался, по выражению Альты, походный священнический комплект, и весь этот набор святых отцов и служек так или иначе мог рассчитывать на доброе слово и совет, пусть даже и по мелочи, епископа Кёльпина, хоть то и не входило в его обязанности, ибо попечение над ними имел делла Скала, впрочем — последний был не против вездесущести собрата. И если это еще как-то умещалось в голове, то невероятная способность епископа помнить по именам, фанлейнам приписки, привычкам и внешности всех священников имперской многотысячной армии вгоняла майстера инквизитора в почти священный трепет.
— Да, Шрёдер. Точно. Я помнил. Просто забыл.