— Он тоже жив, — сказал стриг, возвратившись. — Он дышит, я слышу его. Бьется сердце. И я бы даже не сказал, что бьется редко или слишком медленно — это просто сердце существа в полном покое.
Внутренний дворик белоснежного дома был довольно внушительным. Существенную часть пространства занимал неглубокий бассейн в центре, в который, весело журча, сбегали тонкие струйки воды — на трех углах прямоугольного водного вместилища, склонившись над ним и задорно приподнявшись на цыпочки, застыли мраморные купидоны, опрокинувшие верх донцами тонкогорлые кувшины в виде рыб. Курт подошел ближе и поморщился, увидев лица — недетские, с грубыми крупными чертами, широко раскрытыми глазами и распяленными ртами с далеко высунутым языком, будто каменные младенцы строили рожи своему отражению, да так и застыли. Четвертый купидон, разбитый вдребезги, валялся далеко в стороне, рядом со странным мертвецом.
— Ты как-то тренировалась потом это делать?
Агнес Лессар, крепкая матрона лет тридцати, похожая на одну из башен замка Грайерц, встретила своих постояльцев так, словно они менее часу назад вышли из дверей ее дома; молча выслушав имена вновь прибывших, хозяйка лишь кивнула и сообщила, что обед будет готов с минуты на минуту, а горячая вода, дабы умыться с дороги, и того раньше. Более Курт ее не видел и не слышал до того самого обеда, после которого матрона снова исчезла вместе с посудой.
— Внешне, разумеется. Дар в нем был, да. Мощный. Серьезный.
— С чего бы мне не использовать в обыденности знания, полученные на службе? — ровно отозвался Курт и уселся поудобней, подтянув к себе колени и уложив на них сцепленные замком руки. — Однако приятно узнать, что мои косноязычные лекции еще помнят после выпуска.