Итак, впереди ждет меня царь, которого я должен убедить, даже если он сам категорически не желает ни в чем убеждаться, и фактически заставить самодержца сделать то, чего он делать совсем не хочет. Потому что по-другому не получится, я в этом уверен на сто процентов, и на моей стороне есть самый беспристрастный свидетель – История.
Георгий не заморачивался всякими этикетами, лязгая затвором и вскидывая винтовку для нового выстрела. Резко обернувшись в указанном направлении, пытаюсь взять на прицел скользящие между деревьями фигуры. Сзади дважды громыхнул маузер. Марсель Плиа ведет огонь с правого борта.
– Ты понимаешь, что, отрекаясь, ты губишь Россию?! Одумайся, брат! Вспомни, что идет война! Вспомни, что в столице смута, а в армии мятеж! Ты понимаешь, что нет юридического понятия «самодержец отрекся от престола», и уж тем более ты не можешь отречься еще и за цесаревича! Ты понимаешь это, Никки?!
Глядя вслед пролетающему снегу, царь признавался сам себе, что за минувшие несколько часов этот Комитет или те, кто за ним стоит, сумели провернуть большую работу. Например, вот этот листок с «Обращением». Наверняка его уже распространили чуть ли не на всю империю. Вот это и пугало царя. И вопрос был даже не в обещанных от его имени реформах, о которых он и думать без отвращения не мог. Пугала решительность действий, жесткость приказов и мертвая хватка этого самозваного Комитета. Более того, самозваный Комитет фактически начал перенимать функции правительства России. Его правительства. И вдобавок ко всему известий от князя Голицына больше не поступает, и что с ним – бог весть.
Полковник строго посмотрел на денщика и брезгливо поинтересовался.