– Ваши усилия, дорогой мой Александр Петрович, привели к катастрофе.
Однако продолжаться долго так не могло. С одной стороны, в Государственной думе боялись, что царь таки найдет исполнителя, который всем сильно умным эти умные головы и пооткручивает, а остальным Сибирь станет домом родным. С другой стороны, улица выходила из-под контроля. Громились казармы и склады. Толпа вооружалась. Солдаты объявляли нейтралитет или переходили на сторону восставших. Офицеры массово разбегались. Какие-то темные личности переодевались офицерами и отдавали войскам приказы, которые усиливали хаос. Из тюрем выпустили заключенных, и теперь вчерашние «узники режима» также стремились к власти. Вот, прямо в этот момент, прямо в этом же дворце, организовывается некий Совет рабочих депутатов, с абсолютно непонятными полномочиями и легитимностью уличного митинга.
Наклоняюсь и подписываю, мельком увидев шапку подготовленного канцелярией документа: «Высочайший манифест. Божьей милостью, Мы, Михаил Второй, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всем верным Нашим подданным…»
Здоровье Алексея Николаевича стабильное. Кровотечение, слава богу, остановлено. Самочувствие остальных членов Вашей семьи и их домочадцев – нормальное.
– Вполне себе представляю, уважаемый Павел Николаевич, вполне себе представляю…
Насколько понял сам Михаил Владимирович, идея этого захвата родилась, можно сказать, случайно, поскольку штурм хорошо укрепленного вокзала, удерживаемого войсками Кирилла Владимировича, представлялся им крайне трудным и опасным, а из Александровского дворца как раз пришло известие о том, что Александра Федоровна повелела своему Конвою не оказывать сопротивления в случае штурма и огонь по нападавшим не открывать. После получения таких сведений выбор объекта атаки был очевиден, поскольку ни на какой бой распропагандированные и утратившие дисциплину революционные солдаты не годились. То есть, как, усмехнувшись, подумал Родзянко, императрица, запретив открывать огонь, сама подписала для своей семьи приговор. Что ж, взбалмошная и недалекая Александра Федоровна была верной себе до самого конца своего пребывания в статусе императрицы Всероссийской!