– Очевидно, Владимир Николаевич, вы не отдаете себе отчета в серьезности положения. Дело тут вовсе не в том, что этот самозваный Комитет действует от моего имени. Здесь я готов с вами согласиться, что, быть может, Михаил считает, что я где-то блокирован и меня пытаются принудить к каким-то противным моей сути действиям. Но ужас в том, Владимир Николаевич, что этот Комитет провозглашает от моего имени вещи, на которые я никогда не соглашусь. Никаких конституций и прочего непотребства я не допущу. Михаил же, нахватавшись в столичных салонах всяких идей и попав под влияние интриганов типа Родзянки и собственной женушки, пытается принудить меня согласиться на эти ужасные реформы. Я уверен, что Михаил сам додуматься до такого не мог, и мне важно понять, под чью же диктовку он раздает эти обещания. Поэтому я повелеваю деятельность этого Комитета прекратить, его распоряжения не выполнять, любые документы и обращения уничтожить, а генералу Иванову исполнить мое повеление и свой долг.
Свет брызнул мне в глаза, и я невольно прикрыл лицо рукой.
Так что в этом плане у Михаила Владимировича Родзянко никаких особых иллюзий не имелось.
Кутепов осмотрел выстроившиеся три роты гвардейцев и спросил у их командиров, в каком они состоянии. Поручики Сафонов и Браун переглянулись. Слово взял Сафонов.
– Бросьте, Александр Сергеевич, какой закон в данном случае? Время рождает методы, не так ли? Ведь вы, затевая заговор, не думали о соблюдении закона или хотя бы о верности присяге? Мне представляется, что у нас беспредметная дискуссия. Итак, или – или: вы раскрываете заговор, арестовываете участников и движетесь навстречу своей славе, или вы не переживете этот час и покинете этот мир с позором. Решайте. У вас две минуты, время пошло.