Все цитаты из книги «Некоторые не попадут в ад»
Меня нисколько не тронула история с подброшенным магазином — да и едва ли это было способно меня напугать. Меня взрывать пытались, про всё остальное умолчу, — какой ещё магазин. Машину просто проверя…
Метров сто я шёл спокойно, размышляя о недавнем разговоре; надо же, только Батя спросил меня, могу ли я устроить ему встречу с императором, — и тут такая возможность; определённо, Господь присматрива…
— Нет-нет, я не сбежал, почему сбежал? У меня официальный визит, — сказал Порошенко.
Они оба входили в сложное положение друг друга.
За полночь разговор становился серьёзней.
— Товарищ командир, пройдите в блиндаж, — откуда-то появился местный взводный, потянул меня, — сейчас из миномёта накроют, и…
Со своей стороны, бойцы делились чем могли: сборка-разборка оружия; на полигон катались через день.
Если б остался на передке — в тот раз выжил бы. Но предпочёл жить на располаге.
Хаски, словно подранок, метался по сцене.
— Глава, говоришь, приказал? — спросил длинный у меня.
Открывшись, друг опять вырубился. Подружка тем временем оделась, молча перешагнула через друга, вышла, больше никогда не вернулась, отдала невинность другому.
Сам я месяц никаких интервью не давал, всё дожидался, когда это завершится, — но никак не завершалось.
Потом начинало светать. Некоторое время я оставался почти один на трассе. На обочине попадались вереницы недвижимо застывших фур. Жёлтая, мигающая реклама, зазывающая поспать в дешёвые отели и поесть…
Утром, в девять, мне позвонила секретарь Главы: «Уточните номер соседнего дома, пожалуйста, у нас распоряжение его выкупить».
Со мной всегда всё так. Само в руки падает.
Гостиница действительно была похожа на старый, подсохший, надрезанный торт.
«Вот ты злой», — посмеялись ополченцы. Так и приклеилось.
Димка записал ещё один альбом, который снова никому не был нужен, как и первый, но если в первом были две поразительные песни, то во втором все оказались обескураживающе хороши.
Открыв багажник, достал броник, шлем; быстро надел всё это на себя, подтянул, попрыгал: готов.
У нас тоже есть пушка, и мы из неё стреляем, я даже назвал откуда: Коминтерново, Пантёха, Сосновка — я там везде был. Но это Киев пришёл на Донбасс, а не Донбасс добрался до Киева. Разница слишком за…
Я ждал долго. Нашёл место, где можно курить, и курил там.
Легко жалеть, когда люди далеко, и ты им ничего плохого сделать не можешь, — а когда близко? когда можешь? более того — хочешь?
К Томичу, правда, приставили неотлучный конвой, и три недели смотрели, как он живёт на белом свете. Может, военного переворота опасались? — что я вернусь и возглавлю сопротивление? — так и не понял.
Потратил три минуты — напоминали: «Захар, стынет!», — сделал коллаж из трёх фотографий: с одной стороны Моника, с которой ужинал, Беллуччи; посередине эта — у храма, распахнутая; с другой стороны при…
Я коротко кивнул, опустив скромный взгляд в тарелку, и сразу же почувствовал, как все глаза быстро смерили меня: кто это? С чего это к нему так?
Пушилин — через неделю, что ли, или около того — дезавуировал проект Малороссии: сказал, что это была идея для обсуждения — а Киев оказался не готов.
Подъехали к домику, где располагалась кухня. Девушки при кухне: «Товарищ командир, будете завтракать?» — «А буду. Пацаны, будем?» Граф кивнул головой; Тайсон всегда дожидался реакции Графа — дождался…
Не прекращая песни, странным, через весь зал кругом, Хаски вернулся на сцену и сказал: «Поехали», и взмахнул рукой.
Вышел на улицу. Там хозяйка ходит с метлой, что-то метёт то в одну сторону, то в другую. На самом деле — пытается на метле ко мне подъехать, хочет со мной поговорить, но ещё не знает, о чём.
Через минуту в штабе появился комбат — вечно решающий сотню дел, всегда с таким видом, словно за ним летит рой невидимых мошек, — так достали, такой зуд, а отогнать нельзя.
— На передок проеду. Пусть меня встретят.
Док только головой качнул, и добрыми глазами посмотрел на меня, ещё раз качнул головой и ничего не сказал. Саран же согласно отхлебнул очень крепкого чаю: соглашаться можно не только поддакивая, но и…
Разведка Домового протоптала свои муравьиные тропки, они подползали метров на сто пятьдесят к нашему несчастному неприятелю; первый раз — через пару недель после нашего захода сюда: влепили с гранато…
Так долго мнил себя многодетным сепаратистским батькою — хоть и мелкой, наверное, свиристелью, которой неведомые кукушки, снимавшиеся на далёкий перелёт, натаскали в гнездо сотню-другую яиц; однажды …
Но пока император на них смотрит, или хранит их образ даже на периферии зрения, — донбасские имеют терпкий, еле пульсирующий шанс однажды победить.
Приехал встретить его на Успенку — контрольно-пропускной пункт. Димка, так совпало, ровно в эту минуту подал документы в окошечко.
Впрочем, нет. Если действительно такая красивая — я бы запомнил.
Тем более: что я буду в бане с пистолетом делать.
Мы двинулись к зданию, где проходила ярмарка.
Прямо скажу: я сам не в курсе, и, более того, мне этого никто не говорил, но втайне догадываюсь, что ситуацию разрешил пресс-секретарь императора, зашедший к нему на третий день скандала с распечатко…
Мы съездили на позиции несколько раз, все вместе и поочерёдно: примерились, пересчитали всё, опять примерились.
Глава выслушал и вдруг, обращаясь к Томичу, перешёл на феню.
Он посмотрел на меня вопросительно: а какие у тебя новости?
Жена не стала обсуждать такой вариант, задала другие вопросы: как ей жить, как водить детей в школу, как водить детей в садик, как приводить их из школы, как приводить их из садика.
По его просьбе мы прошли в мою дальнюю комнату с холостяцкой кроватью — хотя обычно сидели с ним на кухне.
Отработали, съехали с места, чтоб не выловить ответку; сидели в Сосновке, под разлапистым деревом, на скамеечке, пили чай из ужасно горячих кружек, покуривали, посматривали на небо: может, и сюда при…
Начсвязи, зампотыл тоже обо всём по косвенным признакам догадались. Командиров рот прямо оповестили.
Не торопясь, выдерживая достоинство, с некоторым даже нажимом, я изложил Бате обстоятельства получения Томичом срока: в итоге получилось так, что его даже уважить за это надо.
Сам я в это время суток предпочитал чашку кофе (который, на самом деле, терпеть не могу), стакан свежевыжатого апельсинового пополам с грейпфрутовым и рюмку коньяка. Есть давно не хотел, только закус…
В случае и означенных товарищей, и вообще привычного полемиста с той стороны, меня всегда поражала эта невинная, чистоглазая убеждённость в своей правоте, лишённая каких бы то ни было рефлексий. Всег…
Граф часто улыбался, но сам шутил редко. Шуток над собой не терпел.
— Вот в вас, товарищ майор, никогда не сомневались, — сказал кто-то.
Йод, вата, активированный уголь, мази: всё имелось.
— Тут низина, — пояснил он, — сколько ни стреляй, всё равно проходит на метр-полтора над головой.
(Такое бывает: идёшь, допустим, по коридору располаги, — кто-то сидит в коридоре, копошится в мобильном; «Здравия желаю!» — на ходу скажешь, — а то иные обижаются: командир идёт, ни с кем не здоровае…
Положил десять. Послушный как пионер. Мог бы записку положить со стихами: «Я не хочу печалить вас ничем», но не сделал так.
Мне просто надоело пить водку и ничего при этом не испытывать.
Тогда немецкий канцлер позвонила президенту Украины Петру Порошенко и спросила его, где он.
Все немножко, но в меру, очень по-доброму улыбались. Одна девушка спросила Главу: «Можно с вами сфотографироваться?» Конечно, можно. «Тогда и я», — сказал её парень.
Учитывая то, что звонили им из трёхсот различных мировых медиа ежедневно, они там едва ли не внутреннее расследование затеяли: что за такое, где протекло, кто этот тип, за каким ведомством числится? …
…Подъехали к нашему съёмному домику, у самых ворот — снова личка Главы, но уже другая. Собачка с ними, овчарка. Сапёры со своими многочисленными сапёрными приспособлениями.
Пацаны повесили с этой стороны замок, чтоб больше не открывали. Они и не пытались.
Шёл потом к Арабу: в штаб на «Праге». Тот спокойно доставал бумаги — куда что девается, давай считать вместе.
Одна разница — я откуда-то знал: их всех, если что, утопят — в фигуральном смысле, но если что — и в буквальном; а меня ещё некоторое время — нет.
Стоит вообразить себе их координаты на глобусе — и сам этот перекошенный, словно флюсом, глобус.
На стекле, с правой стороны, остались выщербленная вмятина и длинная красивая трещина от неё.
В ближайшие сутки тысяча неизвестных мне людей пожелали мне погибели.
Донецкие малолетки по большей части проживали какую-то отдельную, вне ополченских забот, жизнь. Вперялись в происходящее непонимающе.
Помню, как заехали туда, и местный поселковый распорядитель показал мне домик, в который можно заселиться. Коробчонка, пихни плечом — упадёт, зато в два фанерных этажа.
Её сын сидел рядом и размеренно жевал. Кажется, он продолжал ту переписку, которой его лишили, в голове.
— Я чувствую то же самое, — ответила она быстро.
Просыпаются утром, включают свет, надевают халат, ищут босыми ногами тапочки, идут пить свой кофе, свой свежевыжатый сок. Тёплые тосты. Несколько ягод.
Обнялись; он уселся: плова? — не, не хочу! — водки? — отрицательно мотнул большой головой. Он будто чувствовал что-то.
Какие-то комнатные, лишённые фантазии, умственные импотенты тянули жёваную-пережёванную, потерявшую вкус и смысл жевательную резинку из похмельного рта, пытаясь её приклеить то к стеклу, то к дверном…
Я поискал подходящую реакцию внутри. Вместо ответа вдруг удалил все три фотографии, которые только что показывал товарищам.
Объяснил почему: посёлок, откуда он родом, — мы, ополченцы, так и не освободили. До посёлка оставалось пять километров от линии соприкосновения — и уже три с половиной года эти пять километров мы не …
Точно помню: Батя говорил ласковый тост за жён, — он что-то рассказал про свою, забавное, — я тоже ответил личной историей; он заливался, довольный, — чокались, стоя, пили до дна.
У нас принято порицать их за лукавую позицию в связи с донбасской герильей, но, стоя теперь с шампанским в руке, я веселился.
Минут пятнадцать мы перебрасывались новостями: как там Америка? — в ответ скривился, — что там Донбасс? — я ответил коротко, — но по двум-трём его новым вопросам сразу понял: знает всё подетально, об…
Пусть там у них кетчуп, пусть ёлки горят под окном, пусть клеят кресты, — но что бы я сейчас делал? Что, спрашиваю?
У поворота на ростовскую трассу меня тормознули гайцы-сорванцы.
Хаски упал со сцены на вознесённые руки — его принесли обратно; поставили на помост: стой, не поскользнись. Упал ещё раз — снова вынесли. В третий раз — долго плескался на руках, пока не провалился н…
— Ну как там? — весело спрашивал Глава у Казака.
— Думаю, да. Думаю, высока. Я просто не решил, о чём ему сказать ещё, помимо нашей темы. Я же не могу прийти на встречу и попросить только за тебя. Он скажет: а чего приходил-то?.. Но я подумаю и при…
Чай, кофе, сахар, соль, крупы поимённо, сало, сухари и, предмет моей личной заботы, две пластиковых пятилитровых ёмкости домашнего коньяка — жена одного из наших офицеров заготавливала, — чтоб не иск…
Мальчик, к тому же, в отличие от матери, не чувствовал взгляд, и был озабочен лишь перепиской в своём мобильном.
Четыре дня назад наш несчастный неприятель, пропалив, что у нас миномётный расчёт перебрался по своим причинам жить в самый крайний домик посёлка, выкатив БТР, отработал по миномётчикам.
— Ага, и мне Глава скажет: язык хороший, но мёртвый.
Кто-то из бойцов, ещё не заснувших до весны, смуро спросил у меня: «А нет покурить» — безо всякой надежды, без знака вопроса на конце фразы; я вытащил из кармана сторублёвку, дал, — боец на полмига о…
Когда полиция подъехала, уже началось братание.
У Томича, догадываюсь, был лёгкий невроз — неотвязчивая форма усталости от того, что он должен постоянно что-то доказывать. Остальные — командовали своими батальонами, а он командовал и дополнительно…
Ещё через неделю в бою погибли Диггер, Мост, Жуга.
И полез сразу — шестнадцатилетний пацан вообще без опыта — в самое элитное спецподразделение, где проходка была — жуть; но со второго раза всё сдал, с оружием быстро разобрался, что и как; он вообще …
На глазах я становился будто бы голый, совсем беззащитный. Как я мог управлять сотнями вооружённых людей? Если вывезти на передовую, убьёт рикошетом щебёнки. Если не убьёт, пойду на кухню, где-то заб…
В другой раз я заехал, только что принятый советником к Захарченко (это как если бы старик Эд был советником у Милошевича, которого видел один раз, но вспоминал часто), — я хотел посоветоваться о том…
Мне почему-то явственно представилось, что вместо Москвы, пока меня там не было, образовалась ставка Золотой Орды: сидят на коврах, рисуют ярлыки на княжение, разливают в подходящую посуду отравленны…
Уже в первом часу позвонил Сашка Казак: Захар, всё вроде бы отменяется; в любом случае, на сегодня эту идею отложим; впрочем, кто знает, может, погода переменится — однако весь вчерашний вечер и всю …
Всё свелось к этому слову. Можно было б его положить на мелодию и петь: в нём содержалась великая сила благословения.
— Как, Захар? — спросил он у меня, чтоб я разделил.
Глава сидел молча, и, по глазам было видно, напряжённо думал: как быть, как переиграть всех, кто мешает ему забавляться.
На другой день Глава вызвал меня к себе в резиденцию. В своей манере изложил самые трудные из возможных перспективы: будет танковая атака, — он назвал какое-то несусветное количество танков, я даже в…
(Раз ты его гость, пусть он тебя кофе и угощает; мы не знаем, как с тобой обходиться, кто ты такой.)
Шаман уволился, но теперь снова вернулся. Шарится по передку, и по чужим тылам, по нему стреляют, — всё это понятно из его писем, хотя об этом он ничего не сообщает. Пусть он живёт: ни пуха, ни пера.
На пустыре меня быстро пересадили в другую — впервые её видел — машину. Потёртая гражданская легковушка без особых примет.
На самом конце стола — сбоку припёка, поодаль, через два пустых стула от крайнего — сидела одна из дочерей режиссёра: тонкая, высокая красавица, смотрящая на всё происходящее с легко и безупречно зам…
Такой, из трёх блюд поздний завтрак — почти уже обед, да на летнем свежем воздухе, на ярком донецком солнышке, — неизбежно напоминал советские картины про запылённых улыбчивых комбайнёров, усаживающи…
Пушилин был главой парламента Донецкой народной. Пушилин был переговорщиком на всех международных мирных переговорах. Но всё это не было основной его работой. Основной сферой деятельности Пушилина бы…
Но мне — мне было проще тогда; за мной стояло что-то большее, чем я сам, — комментарии пресс-секретаря императора, дружба с отцами республики, какие-то зримые и незримые силовые линии; не знаю, говор…
Ещё он отлично рассказывал, когда я курил на балконе, про деревья во дворе, про птиц, которые прилетают на эти деревья, про цветы, которые он поливает и растит, — я же говорю: русский писатель, блист…
Приди ко мне, допотопный сочинитель доносов, приди хотя бы раз, — я отчитаюсь тебе за всё. Я перескажу тебе каждый день своей жизни. Почему тебя нет рядом, я бы делился с тобой всем. Я бы разделил с …
Злой потом, блистая волоокими восточными глазами, поведал, как было.
Самолёт до Москвы, там пересадка, новая таможня, — и вот я за пределами Отечества, в стране, уже пережившей свою гражданскую войну, свою оккупацию, где живут красивые люди и один мой друг, настоявший…
А тогда он прислал мне свои песни, рэп, сразу весь первый альбом, который слышало кроме меня десять человек, или тысяча, — я не знаю сколько; но по нынешним меркам — его никто не знал: ни один журнал…
— Что значит «Проходите!», что значит «вопросы»? А это не вопрос? Хотите, я другие страницы покажу? Как не хотите, вот, смотрите. Чёрт, неудобно же, говорю, листать и вам показывать. Может, вам плохо…
Никто из бойцов и слова не сказал. Они ж родные, им долго объяснять не надо. А с остальными я не объясняюсь, только с роднёй.
К мужу многие месяцы собиралась — не доехала, а к этим — в три дня решилась.
Это подними, это поставь, кресло отодвинь, теперь задвинь до максимума, другое отодвинь, теперь задвинь до максимума, а задние кресла складываются? — складывай, теперь раскладывай, сумку вынеси вон н…
Было много моих фотографий, я тупо, безо всяких эмоций, бродил по ссылкам, рассматривал себя: это вот на Пантёхе, в окопе, это на Сосновке, там ещё угол «круизёра», а у Злого почему-то моя кепка в ру…
Кубань не обижался никогда, ласково улыбался: «Ох, Граф, ох, Граф, суровый ты человек — немец!»
Идея кафе, отделанного в ополченской стилистике и названного энергичным сколком со слова «сепаратист», принадлежала вроде бы самому Захарченко.
Откуда-то из-под её платья послышался странный вкус: как рукоятка велосипеда пахнет, на котором долго, летом, едешь, — только живое в этом было, только юность.
Я не знал никаких языков, только самый смешной минимум английских слов: чтоб заселиться в гостиницу и съесть что-нибудь в кафе, — однако и моих знаний вполне хватило; после беглого ознакомления с пис…
Битая девка, которая с тремя была, сняла побои и написала заявление.
Не помню уже кто, но кто-то ко мне подходит, говорит: «Ты можешь его забрать из гостиницы?» — «Я?» — «Ну да, ты, а то всё сорвётся!» — «А ему звонили?» — «Звонили, конечно, — тысячу раз. Он выключил …
Я кивнул: хорошо. Я разделял. Я просто не умел так хохотать.
Венчал всё его позёрский снимок с пистолетом Макарова в руке. Значит, пистолет был.
— У них очень плохой французский, — ещё послушал и добавил бесстрастно: — Если это вообще французский.
Если долго, как в детстве, думать о каких-то совершенно банальных, обыденных, ежедневных вещах — то однажды представление о них становится одновременно и прозрачным, и каким-то словно удушливым, — и …
Мир юных — мир насекомых: они, привставая на задние лапки, пошевеливая усиками, слышат одним им понятные шевеления воздуха, мельчайшие дуновения, беззвучное электрическое потрескивание; когда Хаски с…
Получив его послание, я налил себе стакан коньяка. Подумал. Выплеснул в раковину.
А ты — перебесившийся тип, проигравший, что положено проиграть, в рулетку, отсидевший своё, отстрелявший своё, отлюбивший своё, — и неожиданно ставший в итоге — после всех своих чудачеств, — что твой…
— Нет. Отлично повела себя природа с ними. Идём смотреть нижний этаж.
Я спросил у него, чего не хватает на позициях, он ответил, что критических проблем нет.
Мы допили чай, я махнул своей личке: планы меняются, на передке ночевать не будем; а что будем делать, я пока не скажу.
Саша был работяга, но романтик. Он верил в добро.
Батя знал ситуацию лучше меня, у него была сотня неизвестных мне доводов, что так, как я предлагал, нельзя, — в конце концов, он отвечал не только за свою судьбу, но и за два миллиона человек, живущи…
Последние листов сто даже не стал смотреть: легко, без пафоса и грубости, бросил всё Казаку на колени.
Однако в этот раз батальон втайне слитую мне инфу знал уже не через неделю, а на третий день.
Порошенко всё равно принял решение немедленно свернуть визит и вернуться в Киев: а то мало ли.
Откуда-то он знал, к примеру, и сейчас, что стрелок на КПВТ устроил себе перекур, и «глаза» нашего несчастного неприятеля не обратят внимания на человека, неспешно идущего через поле.
Граф был воспитан в казачьих традициях, на казачью вольность едва не молился, но, сколько я ни слышал его разговоров с ополченцами, за казака себя не выдавал ни разу.
У комбайнёров — огромные, рабочие, со въевшейся злаковой пылью, красивые руки.
Этот парень, взявший сценический псевдоним в честь голубоглазой собаки, последний год кочевал с обложки на обложку глянцевых журналов. Он совершил невозможное — принудил недосягаемый гламурный мир пр…
Подошёл кто-то из лички, пошептал Главе на ухо.
И начиналось: мы переливали дизель ставшему по дороге на очередной наш передок «козелку», доставлявшему кухню; мы закидывали в ту же самую кухню консервов — в честь праздника, с широкой командирской …
Шедший последним боец начал быстро сдавать назад. Я увидел разбросанные по обеим сторонам тропки пакеты: рассыпались колбасы и прочие радости — яркие этикетки были издалека различимы в пожухлой травк…
— Украинский стенд — вон там, мы соседи, — шепнул мне кто-то, возможно, мелкий бес.
Араб налил себе полкружки и, стоя, отхлёбывал, молча глядя то на меня, то на стоявшего на входе бойца, явившегося что-то спросить. «Потом», — сказал Араб бойцу, кивнув на меня: видишь, люди говорят, …
Жена зашла, села рядом, подержала за руку. Долго молчали.
Это из бывшей лички загубленного Главы сказал один тип, — в своё время он острей всех буровил меня глазками, — а теперь каждые три дня ездил к Главе на могилу и дул там вискарь в одно горло. Жаловалс…
«Ты не стрелял?» — интересуется Араб в трубке.
Угодил четвёртым в знатную компанию, кто-то из них негромко поделился: «…взяли пока только одного, он сразу сказал: да, я из СБУ, да, Порошенко знал про операцию: без него такие решения не принимаютс…
Сел на кровать, пощёлкал выключателем. Свет, тьма, свет, тьма.
Тогда как раз, помню, в публичном пространстве объявилась одна участница Майдана, поэтесса, некоторое время собиравшая гуманитарку для тербатов нашего несчастного неприятеля, — но посмотревшая на вой…
С чего только не били по нам — достаточно всего одного попадания, чтоб двух, трёх, пятерых, как это называлось в Донецке, размотать, — и ничего, отвертелись: дисциплина, порядок, и, конечно, Господь …
Добрался к родным местам, хожу как потерянный: час, два, три. Вроде начал привыкать.
— Ко мне, что ли, — посетовал водитель тоскливо.
Народ толпился возле штаба, все зудели, как после весёлой игры.
Из последних сил поднялся, помчал, воздух стал горячим, броник вдвое утяжелился.
Тут как раз я вышел. Я ещё думаю: чего они на меня смотрят так.
Я позвонил ему, он напомнил дорогу, назначил время. Покурил у его подъезда, чтоб зайти минута в минуту — старик Эд любил пунктуальность, — и зашёл минута в минуту.
Всю недвижимость — две квартиры, дачу и машину, — уезжая насовсем, я переписал на жену: ей нужнее; меня убьют, а они будут жить, повесят папин портрет на стену: семья.
— Теперь про магазины, — продолжал Араб. — Три на каждого. Мы им в первую ночь выдали по десять на каждого — так они всё расстреляли. Как дети малые. Дорвались. Им выдай по двадцать, и сто зарядов на…
Получалось так, что я просто шёл и пришёл, — а он шёл и понимал, на какое место, если смотреть по карте, мы явились.
Но, несмотря на обидные разочарования в некоторых из северян, каждый местный служивый по-прежнему знал, что самую большую думу думает про них комкор: мало кем виденный человек с огромными звёздами на…
Он часто так спонтанно куда-то заезжал, изводя охрану своими импровизациями.
— Здесь что-то непонятное творится. Вкратце: меня набрали очень серьёзные люди. Просили передать, чтоб ты не приезжал на похороны. Предупредили по-доброму. Сказали: не доедет даже до кладбища. Ты — н…
Но глядя на этих двух — чеха-громилу и тихого чеха, — ничего хоть отдалённо напоминающего солдата Швейка ни в одном из них разглядеть не мог. Если пародия — то не похожая.
Сознание некоторых людей здесь складывалось тогда, когда они были на окраине страны, которая сама по себе являлась («…это в прошлом, теперь не облизывайтесь, завидуя, москали») окраиной.
Решили с Томичом: упираться не станем, съедем и отсюда.
Он явно только что проснулся и совсем не протрезвел. Лицо у него было по-прежнему чудесное, собачьи глаза, щетина — но всё несколько асимметричное, чуть позабывшее привычное место расположения.
Появились хозяева лошади. Их было несколько, кажется, четыре, и все они происходили с кавказских гор или предгорий. Быть может, им не понравилось, как используют их лошадь, быть может, какие-то ещё м…
Меня усадили, меня объявили, — и тут же, в один миг, по не замеченному мной сигналу, в разных концах уставленной пластиковыми белыми стульями площадки поднялись люди, в количестве примерно десяти чел…
Другая рота батальона сидела на располаге в Донецке, стерегла Швейка, патрулировала район, охраняла городскую вышку связи, которую несколько раз пытались подорвать специально подосланные люди.
Ну-ка, ещё раз на воздух выйду. Большой двор, во дворе большой стол, мангал, рядом кран с раковиной — можно мясо жарить, овощи мыть. Справа коттедж хозяев — но у них выход на другую сторону, так что,…
— Найдут кому. Одни и те же бляди сюда лезут который год. Сейчас Ташкент приедет. — Глава обернулся к Сашке Казаку. — Сказать ему про новости, нет?
Казак взял телефон и вышел, сказав: «Я на минутку».
Желание было: спрятать мобильный куда-то подальше, а то вдруг сейчас кто-нибудь подойдёт, громко спросит: «Ну-ка покажи, что там у тебя? Быстро давай сюда, сказали тебе!»
Хотя чехи Швейка, кстати, не очень любят — считают пародией на себя.
— Откуда ты это взял? — спрашиваю у Казака.
Если б в «Сепаре» звучала его песня «Последний день августа», было б совсем жутковато, — но этой песни я там не слышал.)
Некоторое время медленно ехал без музыки.
— Да. Я внебрачный сын Захара, — подтвердил Тайсон спокойно. — Поэтому такое доверие. И всей личке досталось с нашего родства. Я договорился с отцом.
Помните, как у Жюль Верна? — примерно, кажется, так: инструменты, предназначенные в поездку, были следующие: два барометра, два термометра, два компаса, два хронометра, альт-азимут для наблюдения за …
Высоток вокруг нет, выискивать в ста окнах стрелка не придётся, и на том спасибо.
Полетели косяком звонки в Донецкое министерство обороны. А там тоже не знают, кто я такой: полистали документы, — да, служит пятый месяц замполит в одном из батальонов, — а в чём дело-то? Кто где нак…
Притаскивали нам свежей рыбки — у посёлка обнаружился ставок. Рыбку мы жарили.
Араб и поехал — на своей, красивой, красной масти.
Сложно вообразить, сколько американских аналитиков в тот день подняли чуть свет: немедленно разобраться и дать справку по ситуации: что там задумала Москва? Стоит ли выводить авианосцы, или можно нем…
Она не выдержала взгляд и опять отвела глаза в сторону. Словно не зная, чем занять руки, взяла себя за конец кудрявой пряди, чуть натянула её, спрямив, и через секунду отпустила. Прядь снова закудряв…
Охранник, шедший впереди Захарченко, погиб. Я его тоже знал. Приятный, немногословный, с добрыми глазами молодой мужик.
Бойцы наши заходили туда уже вечерком, тайком, шепотком, ползком.
Я ласково посмотрел на него в зеркало заднего вида.
— Ты же говорил, Захар, что у тебя не будет сидевших! — вдруг повернулся ко мне всем корпусом Захарченко; он всё помнил и всё сёк! — А у меня тут целый комбат — без пяти минут рецидивист…
Протянул руку, что-то нащупал: чёрт, бляха-муха, мать вашу: реально магазин, полупустой.
— А как они могут дезавуировать, если уже все, как ты говоришь, — Ташкент посмотрел на Казака, — мировые СМИ написали? Путаница возникнет.
— Можно, куда кухня подъезжает, — сказал взводный, подумав и словно в чём-то сомневаясь, — там посадка: машину не видно. Оттуда приходится чаны на руках тащить…
Я рос, как аутист, еле передвигался в пространстве, залипал на мельчайших, не видимых никому, в том числе и мне, деталях бытия, смотрел на них; родные окликали — не откликался; мать была уверена: не …
Водка опять же. Водка не просто должна быть. Она должна быть холодной.
Бойцам — что имеет право отвечать им невнятное «Угу» на «Здравия желаю!», и показательно игнорировать попытки к нему обратиться с личным вопросом: потому что и так знает наперёд, что ему скажут, и чт…
«Что-то несусветное», — подумал я, но вслух сказал: «Да, я понял».
Бросок загнал отца под льдину — не выбрался. Зато сын оказался за полтора десятка метров от полыньи. Встал, позвал отца, поплакал, поорал, пошёл к берегу — живой.
— Батя дал, велел тебе показать, — отвечает он.
Как среди сонма неотличимых возможно стать заметным, первым, воспарившим посреди этого картавого паноптикума, этой выставки живорождённых мутантов, объясняющихся взмахами пятипалых, сросшихся перепон…
За многие месяцы Пантёха надоела уже; а с другой стороны, как пришла пора её оставлять — дрогнуло сердце.
— Ты сначала сыновей покажи, Саш, — отвечала жена.
Трамп напоследок пытался подыграть новым хозяевам — отдал приказ арестовать Сашку Казака, с которым четыре года подряд при встрече обнимался.
— А то ж коза, — сказал я. — Сам её жрать будешь.
Ещё можно тянуть, тянуть — и вытащить самого себя с объеденным лицом. Рак въелся куда-то в шею и тоскует теперь от яркого света.
С тоской я представлял, что однажды к старику просто не явятся его телохранители (один пошёл зуб лечить, другой проспал, третий с бабой укатил в Сочи, четвёртый просто раздумал приходить, а сказать п…
Тайсон смеялся мало, но сам острил замечательно.
…Мне позвонили тогда, в самый первый раз, говорят: приезжайте в такой-то ресторан к такому-то времени, там будет накрыто, — я говорю: да, да, буду.
Московские смотрящие переиграли нас, работа их такая: мирные соглашения, то-сё. Император велел соглашения исполнять — значит, так тому и быть.
Я наматывал это расстояние, то ли подтягивая лодку к причалу за швартовы, то ли, напротив, вытягивая что-то из воды, накручивая бечёвку на локоть, чувствуя приятную тяжесть будущего. Что там у нас тя…
Я засмеялся, повернувшись к ней и разглядывая её. Она перешла на «ты». Только что.
У меня разрывался на части и рыдал от ужаса телефон (тогда российские операторы ещё ловились в Донецкой народной республике, потом Киев нас отрубил).
Как и прежде, у меня никогда не было плохого настроения. Дело в том, что теперь у меня чаще всего не было никакого настроения вообще.
Одномоментно на ярко освещённой московской улице происходило множество событий.
Не стоило большого труда догадаться, что корпусная разведка, получавшая информацию о планируемых действиях ВСУ, запускала в Донецке дезу, которая воздушно-капельным путём уходила за линию фронта.
Это после, говорю. Пока же: на участке была хозяйская баня, всегда открытая на случай если я измажусь; мы сели там. Злой тут же притащил нам с Батей донецкого пива и астраханской воблы — братва подог…
Явились: боец, потерявший в бою руку, боец, потерявший в бою ногу, боец, потерявший в бою глаз, боец, потерявший в бою часть органов живота, другие, по мелочи, инвалиды, наконец, боец без руки и без …
Сделали разговор минут на пятнадцать, меня сфотографировали на передке в Коминтерново — мы тогда стояли там и на Новоазовской косе, — и: я предположить такого не мог.
Между прочим, на четвереньках гораздо проще.
Глава заседал с Ташкентом и Казаком, разминая одну тему; позже её сосватают мне, прицепив моё авторство, — но это не так, мне чужого не надо, у меня своих идей хватает.
Жене нашли бокал, Глава сказал, что ром не будет, — выпил ли он чего-то, не помню, — а я тоже хлебнул рома из горла.
Тут вступили сразу и Казак, и Ташкент. Доводы их были не столь радикальны, но они прикрывали Главу, и взывали к здравому смыслу — причём не самого смотрящего, а кого-то, кто послал его к нам.
Мы и так потеряли слишком: время, ритм, удачу.
Пять лет и десять лет тогда было дочерям.
Находил — на войну, на жену, на девок, на деток, на ярость, на убийство, на жалость, на прощение; он был огромный, как парус, — в него задувал ветер; он был из песни.
Явились на таких скоростях, будто всё у них уже было заготовлено. Словно только и ждали, когда железные шарики закатятся в лузу.
Смотреть на неё, тем более в присутствии мужа, было бы странно, поэтому я безболезненно для всех разглядывал их сына — к счастью, он был похож куда более на мать, чем на отца: изящные черты лица, мал…
Позвонил Арабу. Он говорит: «Ничего не знаем, говорят: вроде живой».
Бойцы заказывали себе всё время одно и то же: солянку, жареную картошку или пельмени.
И он — умный оказался, спасибо ему, — нисколько не обиделся.
Я говорю: ладно, я поеду, в отпуск заодно схожу, а то устал, но, между прочим, товарищ Ташкент, нет ли у тебя, случаем, завалящегося какого «передка» — чтоб мне Батю с этим вопросом лишний раз не тре…
И Батя тут же. Батя улыбается. Батя улыбается светлей всех.
В глотке, от горла до самого пищевода, как бывает при надорвавшем силы беге, выжжено, солёно саднило. Во рту медленно копилась противная, вязкая, горячая слюна.
В ту половину, что подчинялась Главе, помимо прочих подразделов, входил полк спецназначения: его составной частью был наш разведывательно-штурмовой батальон.
Вся личка — и Главы, и Ташкента, и Казака — разом вперились в него, хотя и так вроде смотрели.
Центр Э (по борьбе с экстремистами) вполглаза приглядывал за оставшимися при старике Эде нацболами, зная их поимённо. По совести сказать, теперь хватало с избытком других экстремистов, натуральных го…
(Играет в «круизёре»: «Many, many, many, many man / Wish death upon me…»)
Три дня российские чиновники высшего уровня уворачивались от журналистов и от вопросов про некоего Захара, вдруг очутившегося на Донбассе с пистолетом на боку.
Потому что донецким надо было дозвониться в Москву, узнать: что теперь делать? А если Киев двинет полки в наступление — тогда как? Стоять насмерть? Мы так и собирались, но кто теперь принимает решени…
Казак вскинулся в своей манере, поднял умную бровь: продолжай, мол.
Я, вытащив петрушку изо рта и держа стебелёк вертикально: «А про кого?»
Собравшиеся решили разобраться в казусе сами.
Чего только ни бывало в моём багажнике; если б «круизёр» стал сочинять мемуары, на любой стоянке четырёхколёсные коллеги уступали б ему лучшие места.
Батя рассказывал, смеясь: «Мне жена сегодня с утра говорит: иди, выпей, забудь про все дела. Посиди с друзьями, отдохни как следует. Чтоб не видела тебя до полуночи».
— Собака, — не обращая ни малейшего внимания на произносимое Злым, обратился Тайсон к путавшейся в его ногах шерстяной психопатке. — Сегодня он старший. А не так, как в прошлый раз.
— Так… — сказал он неопределённо. — Надоели мы тебе.
— Тогда приезжай. Сразу набери меня. Приедешь ко мне — посидим, всё обсудим. Да, дорогой?
Я снова смотрел на заголовок ненавидящими глазами. Полная, ничтожная беспомощность внутри — больше ничего.
Завертелась карусель, кто-то бросил шумовую гранату в окно, примчались министры всех силовых ведомств сразу, Томича и Араба увезли на собеседование.
Казак своё отработал на выборах — получилось отлично, — можно было возвращаться в северное Отечество; но он понравился Захарченко, и тот предложил ему остаться.
Побежал с этой книжкой к окошечку — к билетной кассе — пытаюсь засунуть книгу: вот взгляните, там ошибка, я отсутствую.
Одно время мы часто виделись; при встрече обнимались, я бывал приглашён на какие-то его личные праздники. Потом, в последний год, я видел его один или два раза, мельком.
Ещё одну сторублёвку у меня никто спросить не решился. Я выглядел пришлым, что-то проверяющим, явившимся из тёплого мира.
Тайсон даже в лице не изменился, хотя Злой закусил губу, чтоб не взорваться, а Граф отвернулся и только подрагивал могучими плечами.
В какой-то момент я глянул вправо — и вдруг увидел Араба, который нарочито неспешно шёл через поле наискосок: ровно по той тропке, где мы в тот раз ползали, глядя на красивые столбы, выбиваемые КПВТ.
Томич кивнул на радиста: вон, связывается.
— Не по деревне? Не по нашим соседям? — спрашивал я уже напрямую.
Действительно, объявил. Киевская пресса поперхнулась, но сделала вид, что не заметила.
Мы уткнулись в блиндаж, Злой пропустил меня, и я, согнувшись при входе, шагнул внутрь.
Я вообразил себе картину — как мы засаживаем «вундер-вафлю» на собственные позиции, — и засмеялся: а чего, нормально — самоистребление террористов, накрыли сами себя.
Кажется, теперь всё про компромат на меня.
У нас было не примерно, а именно так, как у Жюля.
Когда начался Майдан, отец Графа воспрял. Выступал на казачьем кругу, зажигая казаков, призывал их не посрамить честь казацкую.
Тайсон изредка поглядывал на нас и улыбался. Если я переводил взгляд на него, он несколько раз кивал, в том смысле, что — понимаю, понимаю, понимаю.
— Давай, — сказал я, — с самого начала. А то ты кричишь, а я повода не знаю.
Однако минус был; примерно, как если минус сорок, а ты голый.
Кого-то вызывали на помощь, дети грелись у сердобольных соседей; ничего, сменили замок, все вернулись домой в полночь: дом, милый дом.
По пушилинской охране было видно, что всем она пригожа, и мою превосходит по любым видовым показателям. Только вот — не воевала. В ту минуту это сразу стало ясно. Они были безупречные волкодавы. Но в…
Успокоился, только когда мы укатили обратно в свой домик в глуби посёлка.
— Банный комплекс в километре отсюда, там пересидим, — сказал Ташкент Казаку и мне.
Если это не глупое совпадение (что, на самом деле, допустимо) — значит, шла какая-то игра. Принципы этой игры, её контуры, её правила, её смысл я понять не мог — и до сих пор не понимаю.
Принимаются за дела. Серьёзные люди, правильный ритм. К сожалению, я никогда не смогу их убить.
— И что пишут? — с аппетитом хлебая шурпу, спрашивал Глава.
Покурил с нами, расписывая, чего и где спрятано у нашего неприятеля. В свой черёд я рассказал про «скорые» и нынешнюю суету в Троицком. И про то, что происходит с попавшими под «вундервафлю». Длинный…
Лицо его, если присмотреться, оказывалось очень красивым; но только если присмотреться. А если мельком увидеть — почти пугающим, странным.
(Люди в длинной автомобильной очереди стояли справа — иной раз по пять, шесть, семь часов, — а едва начиналось обострение, очередь увеличивалась вдвое, а то и втрое, занимали уже с ночи. Дети, старик…
Нет, ну как так? Вы же сами их убили. Вы. Они из вон той пушки убиты, я могу на карте показать, где она стояла.
На первой же сигарете вырвало: фильтр оказался невкусным.
На российской — некоторое время придирчиво рылись в машине: поднимите капот, — откройте багажник, — а это что? — а бардачок ещё, — точно ничего запрещённого нет?
— Сталин говорил: люди, оставшиеся на оккупированной территории, — либо коллаборационисты, либо предатели.
Багажник. Где инструменты. Открывай. Где насос? Покажи. Что за пакет? Вытряси. Всё вынимай из багажника и на асфальт, вот сюда.
Хотите, можете войной это не называть, мне всё равно.
По этой тропке больше никто не ходил, разумно желая продлить свои дни.
Уже вечерело, когда я вышел покурить, — и он появился следом; его дочь тоже курила, стоя за колонной, но отец её не приметил, и, завидя нас, она сделала молящие (очаровательные, на самом деле) глаза:…
За высокой длинной стойкой, ничем не покрытой, стоял молодой мужчина — усы, причёска, вышиванка — и угощал всех желающих. Рюмка хреновухи, сальце с хлебушком.
Через пять минут перезвонил: доложили? Ответили: да, он в курсе.
— Проверенные вещи надо есть, — рассудительно резюмировал он.
— Как в Грузии? — удивилась канцлер. — Вы уже сбежали?
— А меня угостите? — спросил я, улыбнувшись своей, предположительно, лучшей улыбкой.
До сих пор нахожу эту формулировку (чтоб грубо не сказать) таинственной, — если смертельно, то почему ранен? — он что, как Пушкин, на дуэли получил ранение в живот, которое тогда не лечилось? — почем…
Батя говорил про него: «Если б остался на передке — выжил бы».
Граф посоветовался со знающими людьми — ему говорят: тоже сними, их же трое было, с ней даже четверо, — чего на тебе ни царапины? Оцарапайся и сними побои.
Сейчас расскажу про секрет, который давно не секрет.
Я сообщил Таисии, что не знаю никаких иностранных языков, — она улыбнулась в том смысле, что «…ничего, бывает», хотя сама — как я заметил ещё на улице — легко говорила минимум на двух европейских.
«В нашу сторону — движение», — прозвучало там отчётливо.
В его доме вдруг выяснилось, что у него нет пива, — а мы хотели именно пива; я позвонил своим, они притащили россыпь разливных «полторашек»; разлили, выпили, он вспомнил, что вобла была вкусная — а в…
Я не о том, что мне было странно забраться в чужое жильё и жить там. Батя пообещал нам танковый прорыв, — в случае прорыва от этого посёлка щепки на щепке не осталось бы, — никакие раскаяния совести …
Б/к у нас имелось, если всерьёз, на один день хорошего боя — на всю нашу компанию.
Отсюда рукой подать до Донецка, потом ещё полчаса, а то и меньше, по городу; а заскочу-ка я в «Пушкин» опять.
Шла одна — над головой выстрелили из травмата; увидела спины — по спинам не поймёшь: точно не старики, а так — может, им по пятнадцать, может, по двадцать пять, может, по сорок пять лет.
По дороге домой, в машине, заметил: бойцы еле сдерживают улыбки. Но у меня вид был озадаченный, поэтому они понемногу утихли, а я не спросил, в чём дело.
— У нас беда. Приехали разоружать батальон.
Я ни секунды в это не верил: в такую дружбу. Я дружу только с мужчинами.
Но не будешь же отказываться, — а то растаращат глаза, да как крикнут: «Вы что, струсили?! Да мы Главе доложим!».
— Так, — сказал пограничник бесстрастно. — Будем оформлять.
Кафе «Сепар» было открыто год назад бывшим бойцом из Батиной лички — хорошим, к слову сказать, парнем, я его немного знал.
На другой стороне посёлка, по звуку — метров за триста от штаба, раздалось два взрыва: их миномёты.
Генерал раскрылся и зачем-то поведал, что пистолет у него был не заряжен. Всех это особенно развеселило. Генерал ходит с пустым магазином — смешно, если вдуматься.
— Слушай, — сказал правду вслух. — Ты — Эмир, ты огромен, я даже не знаю, где твои границы; о чём ты говоришь вообще.
Кетчуп потом били с фрикционным постоянством, каждые два дня.
Я посмотрел, кто где расселился, нашёл себе пустующий домик посимпатичней, сказал ротному, Доку: здесь буду жить, никого не запускай.
Я никогда не смогу так жить и так умирать. Рядом с ними я — пыль земная.
Мы добродушно попрощались, и я пошёл к своей машине. Сорвал травку по пути. Уж потеряла вкус — хотя вроде бы не было изнуряющей жары. Пожевал, сплюнул.
Там впадали в невроз: «В то время как мы собираемся наступать тут, — украинский генерал едва не пробивал мощным пальцем карту и стол, на котором лежала карта, — они готовят наступление здесь! — Ещё о…
Если можно кого-то не убивать — не убивайте.
Я всё собирался перебраться к Томичу во взвод, хоть на рядовую должность, но всё это выглядело нелепо: Томич давал понять — нам не нужен ещё один боец, нам нужны иные масштабы; Луганск уже не даёт ра…
Три дня плавно, по-пластунски, перебежками переползали из бани в реку, из реки за стол, из-за стола в баню. Мои бродяги, мои стреляные, убитые, восставшие из праха, прах поправшие, — переиграли с дет…
Расстояние было точно не меньше километра — но ударная волна дохнула с огромной силой, качнула поле, придавила травы; даже хаки на мне, штаны и рукава, на миг прилипли к телу.
Только что проснувшийся Злой провожал нас в тапочках до машины.
За разговорами я упустил, как исчезли дед с Домовым.
Конечно же, предполагается, что у взрослых людей, включая красивых женщин, тем более, если они замужем за директорами международных ведомств, случаются дети, но всё равно это как-то сбивает: ну, вот……
Не обманул: через пятнадцать минут явился. Собачьи глаза его, одна бровь как-то ниже другой подвисла, щетина чуть седая, улыбается не то чтоб на одну сторону лица, а на, скажем так, полторы стороны, …
Мы полтора месяца там проторчали: семь раненых, четверо тяжело, восьмой вот, даже не раненый — умер прямо в располаге, как его засчитывать?
Ещё пять рюмок он залил в себя и говорит: «…а я не пиарюсь».
Теперь взводный демонстрировал равнодушие: мол, всё у меня в порядке, я даже не волнуюсь.
Взрывное устройство установили над входом, под кондиционером; вход был напротив стойки. Якобы кто-то отвлёк бармена (тот должен был уйти в подсобку), и тут же всё закрепили, на блядскую свою удачу: а…
Как и ожидал: сидят Казак (чашка кофе) и Ташкент (зубочистка).
Но все они были как бы «общие», и предназначались, во-первых, Захарченко (мы же, напомню, соседствовали), а только во-вторых — мне. А эта — личная была, подарочная, задуманная исключительно для меня.
У нас были плащ-палатки и ещё общая палатка на шесть человек. Пила, молоток, лом. Шнуры, крепления, карабины — чтоб извлекать раненого, мёртвого, уставшего, пьяного товарища из-под обстрела, а не тас…
Чего на меня могли нарыть здесь? И кто? МГБ, МВД? А зачем?
Приехал Ташкент — весь обожжённый: лицо, шея. Кисти перебинтованы. Еле идёт. Руки держит так, словно едет на невидимом мотоцикле.
Но это Европа, она всегда будет должна Украине за то, что тысячу лет не знала о такой европейской стране, — а баба? Она же работала.
«…твой сынок тоже путает приборы», — подумал я, и посмотрел ей в глаза без всякого смысла, но чуть дольше, чем нужно.
— Поздравляю, бойцы, — сказал, сев за руль. — Я возглавлю нашу республику. Можете разделить между собой министерства или учредить новые.
В конце концов, они тоже на меня смотрели полгода; тоже, наверное, хотели как-то ближе сойтись, по-приятельски, крепко.
Краткое содержание конференции, включая моё выступление, по незримым проводам уползло в Москву.
За посёлком, на лугу, как ни в чём не бывало, паслись козы. Нас разделял протекающий в глубокой низине ручей.
Он — непрестанно, из строки в строку, упивавшийся своей неповторимостью, — как никто иной, мог рассмотреть, опознать, выявить главные качества русского человека: широта, терпение, неутомимость.
Надо бы Злому сказать, чтоб так меня будил.
Люди с кавказских гор или предгорий оказались добрыми, солнечными ребятами.
— Если что, имей в виду, у меня проблемы. За мной явились прямо в дом Захарченко. Не дают даже вещи собрать.
Пожал руки тем, кто попались на пути, Граф и Тайсон на рукопожатия не отвлекались; пробежали — не столько пригибаясь, сколько сутулясь — эти двадцать метров; где-то стукнул одиночный автоматный, но, …
День длился долго; всё время пело, играло, подливалось, выпивалось, прижималось к огромной сербской груди; в какой-то момент на центральной городской площади мы выступали: сначала президент, потом Эм…
Я достал ещё одну сигарету, хотя только что забычковал выкуренную, и отчётливо понял: мне всё равно хочется, чтоб длинный зашёл и признался: «Нет, не годится ваш план!» — и тогда ответственность с ме…
Из той точки, где мы находимся сейчас, оглянешься — и снова видишь: князь Игорь закусывает губу, чтоб не закричать, а Ярославна — кричит себе со стены; город Козельск держит оборону, пока не выгорает…
— Врут же всё. Спросили — мы бы объяснили.
Я не ответил. Не пообещал подумать. Мысленно сосчитал, сколько ему: а под пятьдесят уже; куда, какая служба.
Кому, блядь? Кому мне отчитаться? Вам, шамкающие стукачи, слюнявые подбородки, скисшие в рыжую простоквашу мозги?
Ну, конечно, так и думал: сидят и Казак, и Ташкент.
Из России позвонил товарищ, музыкант: «Захар, короче, это… я приеду?»
Я, с другой стороны, возле кассира, присоседился и разглядывал людей.
Он был отлично собран. Даже приезжая к передку на час, Араб собирал походный рюкзак на неделю; был научен горьким опытом штурма Дебальцево: тогда его роту сняли на три часа — а вернулись назад через …
Человек, известней которого на Руси был только император.
Они сметали заказанное. Смотрел на них, как на собственных детей.
Наконец, явились трое в форме: «Вы магазин случайно не на земле нашли?»
Зашёл разговор о наших знакомых контрабандистах — известных и Захарченко, и мне, и Томичу, — и, немного забывшись, я сообщил, что Томич сидел: вроде как ему проще будет с этим контингентом.
— Попробовать можно. Шанс, да, только один: если по большей части все отошли или, как вы говорите, испеклись. Может, забыли кого бессознательного в неразберихе… Но у нас там секретки стоят, вы ж даже…
Вспомнил, как Захарченко, ночью, — мы куда-то шли посреди темноты, — скривившись, как от досадной боли, говорил: «Захар, я сначала помогал, переписывался, спрашивал, как там дела; первому помогал бол…
Потом Граф говорил, а Тайсон кивал: «Захар, ты, конечно, да… Я бы так не смог».
Граф прошвырнулся по этажам, вышел: «Да ничего тут нет, Тайсух, только посуда да одеяла с подушками».
Мне показалось, что совершенно искренне ответил.
Глава захохотал, блеснули его голубые глаза.
Злой сиял и внутренне пританцовывал — ямочки на ещё припухших по-юношески щеках проявлялись; девушки при виде его таяли — а он таял, слыша такие известия.
И что вы думаете? — он даже не обиделся: по крайней мере, мне так представляется.
Как будто я всем небывалый праздник пообещал.
Он шёл — прямо на крик — к матери, у которой одним прилётом убило мужа и дочь; она выла — он говорил, обнимал, гладил.
Зато с каким упоением я наблюдал картину в российских верхах!
Кубань ловил меня иногда на «Праге»; мне полагалась, естественно, своя отдельная офицерская комната — иногда там останавливались мои гости, я проводил там всякие секретные переговоры, разбираясь в сл…
В Москве Дима нашёл отца, которого никогда не видел, но если ты не видел отца двадцать лет, то никакая химия не срабатывает: все нейроны, электроны, синхрофазотроны отмирают и осыпаются, электричеств…
— «Сапог» выкатили! — сообщил, наконец, наш наблюдатель. (Станковый противотанковый гранатомёт, СПГ-9: вещь!)
Ни малейшей трагичности во всём этом не было — в такой среде сантименты не приживаются, — колясочника сразу атаковали: «А у тебя бесплатный проезд теперь? Везуха, братан. То, что экономишь теперь — д…
На параде будет сложно, остальное вытянем не хуже других. Неполноценная, но предельно боевая единица.
Имелась единственная проблема: ракета могла отклониться далеко в сторону от намеченного маршрута.
— Ну — уж по ёжикам… Там вражьи окопы видно, — вступился я. — Без бинокля. Глазами. Я там три часа лазил, со всех углов всё разглядел: если присмотреться, можно заметить, как вэсэушники в нужник бега…
— Бать, ну это невозможно. Мы технически не справимся, мы не успеем. Тут один дом на окраине Троицкого хотели взять — и всё поехало по швам; а ты говоришь про дело, в которое сотни людей будут вовлеч…
Чехи не знаю, куда делись, надо у Томича спросить.
После разговора на тему отдыха и возможного семейного приезда, тональность нашего общения с ней сразу и, пожалуй, благополучно изменилась, — странно было бы ехать в таком же наэлектризованном, почти …
«…не хочу быть красивым, не хочу быть богатым, — я хочу быть автоматом, стреляющим в лица…»
— Тем не менее вот что. Однажды сюда зайдёт Москва. Ты видел, что они делают с российскими губернаторами? Они рубят им яйца, и собирают в общее ведро. Потом приходит уборщица и содержимое ведра выплё…
Но если б меня звали Жюль Верн, я бы непременно составлял наряду со списками всего остального необходимого перечень любимых пластинок, которые пригодятся в поисках пропавшего капитана.
— А ёлка? — ухватился я за довод; он казался мне железным.
Ташкент перестал крутить спиннер. Казак отвлёкся от телефонов и деловито, как большая птица, посмотрел на Главу.
Человеческий разговор на донецкой улице подслушаешь — ни жалоб, ничего: поджатые губы, взгляд наждачный, чего у них на уме — не знаешь: если долго смотреть — начинаешь их побаиваться.
Да что там bad boys, что там дивизии и полки, что там своя и чужая смерть: в последние годы у старика Эда возникла идея найти Создателя — и съесть его, сожрать.
Показал бойцам на предмет: кто самая красивая?
Потом вскроются все документы — всё выяснится: сколько людей мы загубили под Троицким, сколько под Сосновкой, сколько ещё в нескольких местах, где мы, чёрт, работали. Не думаю, что это принесёт кому-…
У Тайсона был грубый, но, по моим меркам, обескураживающий юмор.
«Сейчас мне всё-таки попадёт в голову, — думал я отстранённо, совершенно спокойно, буднично, ничем не взволнованный. — Попадёт в голову, и будет некрасиво».
— Партизанские движения, самопровозглашённые республики, казачью вольницу — хоть при Петре Великом, хоть при матушке Екатерине, хоть при Ильиче, хоть при Иосифе — терпят, пока идёт война. Едва война …
Я плавно переместился в какой-то то ли виданный, то ли нет — но давно ожидаемый фильм.
За Батей шёл Ташкент, он уже подходил к дверям, когда раздался взрыв. Ташкент, который весит килограммов сто тридцать, легко сложился вдвое и отлетел на десять метров. Девушку не убило — но тоже отбр…
Нет, если развивать наступление, то был бы, — но кто б нам, одному батальону, дал развить наступление. Положим, корпусных соседей слева и справа мы предупредили б, и они б нас прикрыли — такие вариан…
Томичу в этом смысле приходилось трудней.
Ташкент подкинул идею, Казак продумал, я, добавив два слова и проставив три запятых, объявил вслух, Глава кивнул головой: одобряю, — и тут: боже мой, сорок тысяч курьеров, еле разобравшийся в ситуаци…
А на карте всё одинаковое: зелёненькое — посадки, голубенькое — вода.
В ответ всеблагой, беспощадный Господь вгонял этот негнущийся, ржавый, гордый гвоздь в отведённую лунку: нет, старик, ты будешь просто старый русский писатель, — да, если угодно, гений, — но не больш…
Менять номер телефона я не собирался; я просто его вырубал; но, время от времени включая, тут же получал звонок, где вкрадчивый голос девушки, мастерицы переговоров с такого-то телеканала, предлагал …
Она написала смс, но не отправила: «Придурок». (Уверен, что так и было, хотя жена мне ничего такого потом не рассказывала.)
Меня переводили от посла к послу, от консультантов по международным отношениям к чиновникам сложно выговариваемых ведомств; каждый давал мне визитку, я складывал их в задний карман чёрных джинсов.
Сроду их не опасался. Что-то во мне, видимо, такое было, что меня всегда отпускали, тут же. Но сегодня всё складывалось иначе.
Однако новости сами клубились надо мною: кто-то меня проклинал, кто-то развенчивал, кто-то бился в падучей; иностранные издательства отказывались издавать мои книжки, написанные до войны, — причём да…
— Может, всё-таки съездите на конференцию, Захар? Принимающая сторона очень ждёт, билеты вам купят. Женеву посмотрите. Окрестности. Они очень просят, правда.
Установили кальян. Я никогда в жизни не пробовал курить кальян, и не очень хотел. Батя всё приставал к Сашке Казаку: «Ну, попробуй, ну, попробуй!» — тот тоже отказывался, но поддался на уговоры, затя…
Я видел спину Графа, впереди Графа шёл Домовой.
Покачали головой: «Ох, Захар, палишься ты».
Ближе к вечеру, заправив машину после шестисот километров пути, набрал всенародного режиссёра; он: «…едешь? Ну, молодец! Завтра жду! Адрес знаешь мой? Запиши или запомни…»
Граф поискал глазами: табуретка не понравилась своей хлипкостью, тумбочка громоздкостью; приметил кусок трубы, вроде от батареи — но благополучно обмотанной с одного конца поролоном. Взял в руки за х…
«А так — что, расстреливать их всех?» — пожал Граф плечами.
И та, уже виденная мной, пара, жених и невеста. Весь день, что ли, просидели? Или позавтракали и вернулись ужинать? Никогда их тут не видел.
К директору подошёл тот человек, что отвечал за охрану, и, взмахом рук извинившись перед сидящими за столом, начал что-то шептать ему на ухо. Тот кивал, а потом, сказав: «Извините, я на секунду», под…
Он: «Ну так вы оставьте нам ещё на недельку их — сдадим с блиндажом».
Даже не понимая ничего из произносимого им, можно было догадаться об одном: с этим придётся иметь дело, это создано из человечины.
Сила была в нём огромная; в батальоне, из двухсот восьмидесяти человек, он за соперников считал одного-двух; на остальных смотрел, как взрослые смотрят на детей лет десяти: всегда можно за ухо взять,…
Трасса отличная, двух-, а то и трёхполосная; я держал очень высокую скорость, не обращая внимания на камеры; потом приходили домой оглушительные счета за штрафы — но в семейном бюджете эта строка был…
Минут через двадцать пять я увидел его впереди. Вот сучонок. Вот ведь. И всегда он так. Никакого почтения к старикам.
Дюжина информагентств молила меня об интервью, о съёмках, о подаренном им дне.
Утром проснулся, потянулся, — при виде объявившихся из-под одеяла ног сразу вспомнил разнообразные вчерашние события; думаю: хорошо ведь — ноги, и такие красивые, какие же замечательно красивые у мен…
То, что я мимо поста шёл со скоростью пущенного из пращи камня, ими как-то забылось на фоне моих прежних достижений.
Услышанного мне было достаточно, и я уехал.
Я тоже тем временем приоделся во всё положенное человеку, берегущему свои дни на земле.
Плюс ответа был только в том, что он был короток, и там оказалось сложно рассыпать и спутать буквы.
Эмир остался с моими дворнягами в Бутово, или где там. Я не человек, я праздник — я устроил, чтоб всем было хорошо.
— Тогда я всех разорву — пусть здесь валяются, под ногами! — пугаю её я, и начинаю рвать листки, мять и разбрасывать.