Все цитаты из книги «Некоторые не попадут в ад»
Ещё через неделю залили клеем замок входной двери. Дети пришли из школы, толпятся в подъезде, хотят кушать, пи`сать, смотреть мультики, — жена ковыряет ключом в замке, в итоге и ключ застрял намертво.
Но даже то, что я допускал внутри себя разноголосицу, послужило одной из причин, по которой, собирая батальон, я осмысленно увёл себя на второе место, — и предложил командовать Томичу, внешне вроде б…
Я разлюбил алкоголь, разлюбил никотин. Закуришь сигарету и смотришь на неё: а в чём прикол? Рюмку принесут — нервически, как вздорный ребёнок, толкаешь столик коленом: жидкость качается — хоп, выплес…
У нас в тот раз все остались целы, а с той стороны не вполне, хотя их тоже жалко — чего они ползают сюда? Может, потеряли чего.
Но для такого варианта надо было провести срочные переговоры с тем комбатом, что соседствовал с нами, — а груз, может, уже проехал, это раз; а два: с чего бы комбату рисковать постоянным доходом ради…
Это неожиданно сподвигло меня к звонку: думаю, вот отсюда и наберу, а то вдруг в самой Сосновке уже не ловит.
— Тихо, — сказал, наконец, длинный, и все сразу смолкли.
Чехи не помню, когда появились; сразу их не было.
Только тогда, в свои сорок, я вдруг с ликованием, плотно замешанном на омерзении, понял: мировые новостные ленты время от времени дают информацию, вообще не имеющую отношения к действительности.
Иностранцы говорили о чём-то своём, причём достаточно громко, но у меня было ощущение, что они где-то на другом берегу.
С кладбища поехали на поминки — огромный зал, сотня накрытых столов, пиджаки, погоны, снова речи начались, рассказывали больше о себе, чем о нём; я и сам так делаю уже триста страниц, — но в тот день…
Всё выглядело как горячечный бред сивой кобылы.
Просто помню, что я иногда замолкал — и подолгу смотрел на него, и кивал; а сам разглядывал его лицо: не думая о том, какой он живой, родной, удивительный, — а чувствуя это; и — опомнившись — возвращ…
Отвечал со стоном: в Донецке много других батальонов — поживите с ними; не надо со мной, я привык жить один, у меня плохой характер, к тому же я много курю.
Подкатила открытая грузовая машина с гробом. Начали выгружать.
А вчера, между прочим, я катался на яхте, смотрел на горы, вкушал изысканную югославскую кухню, для меня пели небывалые музыканты — «…только пули свистят по степи…» — и президент вставал, чтоб чокнут…
Граф занырнул в армию: стремился туда, хотел попасть; всю срочку дрался; службой остался доволен.
Лицо у того было молитвенное, возвышенное. Он не стрелял: не видел пока смысла. Бойница его была оборудована безупречно. Чем-то неуловимым порядок на его боевом месте напоминал нашу молельню — где у …
Старик Эд думал о себе ровно потому, что про старика Эда стоило думать. Он был поразительный, небывалый, невесть откуда явившийся субъект. Он и сам никак не мог взять в толк, откуда он такой взялся: …
Злым его прозвали, когда они взяли в плен наёмника-негра — конечно же, американского, а не африканского; негр справлял нужду, и был пленён. Пока его вели, Злой, видевший живого чернокожего впервые, д…
Кружка была в правой, Граф левой зарядил вопрошавшему. Пиво в правой руке даже не расплескалось. Вопрошавший упал. Друзья вопрошавшего говорят: э, брат, всё нормально — извини его.
Был уверен: время ещё есть. Неделя туда, неделя сюда. Всё равно я в отпуске.
Мы: чего ж не занять, покажите на карте, где? — а вот. И вот.
Немецкий канцлер почему-то испугалась больше всех. Возможно, ей позвонил американский президент, которого разбудили ночью: мистер президент, кажется, Россия захватила Киев. Вернее, ниспровергла Киев.…
Я смеялся: когда вы ещё будете в ресторане, товарищи мои, тем более в таком дорогом! Смотрите, тут котлеты из щуки, жульены из белых грибов, расстегаи, гусаки под фруктовым соусом — а вам всё солянка…
Плохо я поступаю, плохо. Ну, ничего. Пусть поедят колбаски-то. Пусть покурят.
На второй раз, когда меня отвели за угол и сообщили про наступление, — я поверил меньше; но мы всё равно закупились — с не меньшим тщанием и удовольствием.
Расчёт едва не слетел в первый же день: поначалу я выбесил Захарченко. «Казак, кого ты мне привёл?» — говорил весь его вид. У Захарченко страшно болела нога, простреленная в Дебальцево, от боли он не…
— Нет, мы не шутим, — сказал Казак. — Смотри: нам нужно выиграть время. Верно? Исходя из твоих же слов. Завтра тебя — мы придумаем, какая именно общественная организация лучше подходит, — выдвинут на…
Мы оказались, неважно по какому поводу, ночью в ресторане с Захарченко, вдвоём, почти трезвые; он был злой — с женой полаялся, — я ему говорю: наш император тоже ругается с женой; он никак не отреаги…
Мы укатили с Эмиром на край города, там была пивная, — в пивной последовательно упали в обморок охранник, официантка, управляющий и все, меня ожидавшие; сербские мои товарищи, такие же дворняги, как …
Я смотрел на официанта, как на ангела небесного, который должен был передать мне спасительное лекарство; завидев мой взгляд, официант перешёл на бег с графином: это очень важный вид физической подгот…
Через забор стоял пустующий дворец. Мы как-то заметили, что он стал оживать: то окно загорится, то другое. Однажды в нашем закрытом дворике, как раз во время футбола, стали подниматься гаражные ворот…
Без месяца год прослужив на Донбассе, отправился на побывку. Вела меня интуиция мужа — но даже мысленно не проговорённая: сам от себя держал план в тайне.
Это был чистильщик, но только по вопросам политических несогласований.
Вот какие у него ставки были. Он бросал вверх камень — и смотрел, ждал.
— Майор, — с той же беззаботностью ответил я.
И ещё (Господь и это предусмотрел, подкинул качества для полноты образа): старик Эд любил Россию. (Фраза звучит как песня в стиле шансон, а это, между прочим, крест; его тащить надо.)
Сейчас не буду читать вслух, а если встретитесь мне, я вам нашепчу вполголоса, по памяти, покачивая рюмкой, но не проливая.
Два здоровых бугая, погранец и таможенник, отошли от моей машины и что-то обсуждали с минуту.
И тогда: завозите следующего комкора, этот закончился.)
Российский оператор, неделями молчавший, спорадически ловил в самых неожиданных местах — чаще всего на высоких точках, вроде терриконов, и особенно хорошо на передке, где получал сигнал с украинских …
Мне (уже трубку клал): «А в аквапарк пойдёте? Вас там с трёх часов ночи ждут…»
Подкатили поближе к передку, оставив «круизёр» метров за триста до окопов, за деревьями, — а дальше уже пешком; другой, не так как в первый раз, тропкой — не через поле наискосок, а куда безопасней, …
Риэлтор подъехал ко мне в кафе, — я там пил водку с каким-то знакомым офицером, полевым командиром, вёл разговор о том, где мне раздобыть оружия на целый батальон; тот хитрил, лукаво косился, но дал …
Я нашёл себе бойницу, секунд пятнадцать наблюдал, соображая, кто тут у нас где и примериваясь, чтоб вниз не пошло — а то прошью собственную разведку, — но дал две очереди, а Домовой уже за спиной обр…
Пока меня не было, кому-то из моих больших товарищей пришла, как им показалось, замечательная идея.
Казак деловито листал ленту новостей на одном телефоне, а на втором посекундно вырубал входящие звонки.
Встретить комкора было большой удачей, — но мы встретились.
Зачем ты объел ему всё лицо, папа? Кто его теперь узнает?..
…Это уже конец февраля был. Та зима в Донецке доходила тяжело, на жестоком психозе: город трясло от ежедневных обстрелов; у нас одна половина батальона на «Праге» торчала, патрулировала район — искал…
Батальон вымели со Стылы и начали разгонять, как и всю армию мёртвого Главы; но Томич зашёл под корпус, и половина нашего батальона — люди, которым ловить на свете больше нечего, кроме ветра степного…
Я его сдал, всё по закону. Четыре года покупал, а тут сдал, наконец.
Личке своей говорю: где хотите, но чтоб мясо, яйца, овощи были через пять минут, а через десять уже шипели на сковороде, в последней степени готовности.
Европейцы вели себя с изысканной иронией — а по сути, они просто издевались: «О, это, наверное, возмутительно! — террорист, убийца. Как нехорошо, мы не одобряем… Что, не пускать его? Ну, не знаем. А …
Вдоль всей немалой дороги, на тротуарах, толпились люди и всматривались куда-то поверх моей машины, словно траурная процессия будет спускаться с неба или передвигаться на небольшой высоте.
На кроватях лежали бойцы, не открывавшие глаз и не шевелившиеся при нашем с комбатом появлении.
Кафе получилось небольшим: всего один зал, столиков на десять, может. Защитные сетки висели на окнах, блюда были названы как-то остроумно, на военный манер. Счёт подавали в больших гильзах.
Помню Кубань таким: стоит на нулевом этаже, что твой ловец душ, — у одной нашей поварихи поранило жениха, тоже в нашем батальоне служил, другая повариха жуть как волнуется о своём муже: тот в разведк…
Сейчас был третий мой визит к старику Эду за четыре года.
— Как у нас дела? — поинтересовался я, уверенный, что он понимает, о чём речь.
…Дети и жена жили со мной почти полгода, до зимы.
Томича я знал лет пятнадцать; многие знали Томича: когда ещё никто и мечтать не мог о крымской весне, о донбасской герилье — Томич и дюжина нацболов захватили смотровую башню в Севастополе, раскидали…
Волнами подступает сильнейшее волнение, руки начинают дрожать.
С утра и до полудня, проходя мимо зеркала, я по-прежнему видел себя в парадном мундире, — и хмыкал над собой вслух.
Во всей армии Донецкой республики «вундер-вафли» имелись на вооружении только в подведомственном Ташкенту подразделении — и у нас: Батя подогнал, за красивые глаза. Сегодня решили истратить две из ос…
— Ты можешь поговорить с? — здесь он, по сюжету, должен был поднять глаза наверх, но это был бы не Захарченко тогда. Он не поднимал глаза, а смотрел на меня.
Так мы попали на Стылу и в её окрестности.
— Раненых возишь, у тебя и так всё в крови, — сказал я.
Я им показал разные свои, вполне убедительные, красочные удостоверения: до сих пор действовали безотказно — одна ли «корочка», другая ли, но задевали за живое.
(Тайсон никогда не был в России. Даже в Киеве не был. Он всю свою яркую жизнь провёл на окраине Луганска, а также в луганской тюрьме.)
Мы так и стояли: он с рюмкой и я — с широко открытыми глазами.
Я никогда ещё не видел, чтоб Захарченко так молчал. Чуть набычившись и бережно подыскивая подходящее минуте слово, верную интонацию, — он Глава республики, и он будет говорить, как Глава, — но… где-т…
Тут действительно сложился не загон для своих, а — мир.
Яроша не было на фотках. Девки почти все оказались хороши; с некоторой даже обидой я думал: и чего они нашли в этой звериной, с поломанным носом, роже. То и нашли.
Тротил, оказывается, был сразу в трёх ресторанах. Это ж надо с местными в связке работать. Это ж какой размах. Это ж сколько тут диверсантов. Каждый день мимо них проезжаешь наверняка.
— Вот ты идёшь посреди поля, и это твоё дело; но вообще, траектория выстрела из КПВТ — даже если минуя тебя, о чём я ни минуты не стал бы жалеть, — позволяет заряду проследовать мимо твоей головы, на…
На другое утро после получения известий мы приступали к составлению списков.
Из кривого домика вылез заспанный взводный: «Ага, я щас, тащ майор». Через пять минут выбежал уже готовый.
— Нам домой пора! Там дети не уложены, жена! Домой!
Ещё в ту зиму, когда наш молодой батальон получал первые свои нехитрые задачи, — утром я заехал в авторемонтную мастерскую. Работники смотрели мою машину, хозяин заполнял мой талон, сидя за столом — …
Облил друга водой. Друг: «Граф, родной, меня избили — надо пойти разобраться». Друзья часто заходили к Графу в поисках немедленного восстановления справедливости.
В эту секунду Тайсон выстрелил козе в голову; так совпало.
Она чуть заметно кивнула и вернула паспорт. Сколько было в этом движении головы! — ни малейшей бравады по поводу того, что она видит насквозь всех тут идущих, — а только чуть отчуждённая усталость: я…
Перестрелка всё никак не разгоралась на горячие обороты, будто не хватало задора.
В Донецке я жил параллельно закону — да и как выглядел это закон, кто знал?
А я не знаю кто: не представились. Но они и не представлялись никогда: набирали с одного и того же стационарного телефона в его доме — кроме лички, никто с него звонить не мог.
Не помогло. Через неделю мина прилетела в тот же блиндаж. Лесник, Марат, Деляга, Волчонок — насмерть.
Хватает этого количества на весь батальон? Нет. Даже учитывая то, что часть бойцов устраивалась к нам, имея свои личные броники.
— Сажают, — крикнул он. — Тебя — посадят!
Спрашиваю: «Что там?» — он потешно изобразил, как, находившаяся чуть в стороне от взрыва, дорабатывала своё пулемётная точка нашего несчастного неприятеля: «Сначала быстро, пару очередей, — “Тыг-дыг-…
— А ты подпрыгни, — говорю. — Может, поймаешь.
Так и пошло: виделись то там, то здесь, я выпивал, он чаще всего нет; зачем я ему был нужен, представления не имею, — мы даже душевных разговоров никогда не вели (наверное, ему хватило первого раза),…
Обед был, в сущности, прост — но нельзя не оценить было насыщенность этой простоты: щи, гречневая каша, рыбка томлёная, пироги, свои соусы, водочки-наливочки; с боярских ли, с петровских ли времён — …
И уехала с четвертным. Семьдесят пять допилили разработчики операции. (Баню уже достроили, наверное; как раз не хватало.)
Трамп был политик, продуманный, с амбициями.
Луганских я мало знал; а костяк батальона был нацбольский — нацболов знал получше, я сам был в молодости хулиган, нацбол, размахивал красным знаменем и кричал «Смерть буржуям!».
Но по большей части бойцы у нас служили духовитые, идейные; хотя многие, как положено ополченцу, беспутные — одна жена в Луганске, вторая в Ростове, третья на той, за линией разграничения, стороне, а…
— Даже не представляете, как мне будет рад Эмир, — сказал я и, понимая, что времени мало: сейчас прискачет снизу этот кабан, я чувствовал его животное беспокойство со второго этажа, — ударил в дверь …
Пронзая воздух, стремительная, как воплощённая злоба, она пронеслась над позициями и на этот раз прошла прямо до верхней точки параболы — а потом, гонимая чудовищной инерцией, вниз.
Граф недолго думая пошёл в бар, там какие-то неприятные люди пьют пиво; в баре всегда есть неприятные люди, надо только присмотреться.
— Комко-о-о-о-ор? Самолично? Прежний комкор месяцами на позициях не появлялся. Ну-ка, пойдём к нему…
Мать же, признался Граф как-то, за всё детство ни разу его не позвала, не обняла, в лоб не поцеловала; немецкая порода, что ли, не пойму.
Сегодня звания и должности: майор армии ДНР, замкомбата полка спецназа, советник главы ДНР — вдруг утеряли силу.
Был Ташкент, был Казак — Глава отсутствовал; я поначалу сидел в зале, тоже скучал: видимо, таким образом становясь понемногу всё более донецким.
— Скажу, что уволюсь. Объявлю на людях. Проверю, что будет. А сам уйду в отпуск. На месяц-полтора. Потом явлюсь обратно. Объявлю, что пошутил.
«Хорошо хоть ложку до рта доносил», — почему-то не добавила она.
Тайсон удивился на пистолет, на девок равнодушно хмыкнул, даже пару страниц не отлистал; и тут же пошёл искать ПМ.
Я видел вопросительные глаза выглянувшегося из-за портьеры официанта, видел косящуюся личку Главы, пытающуюся понять, что это за странная такая компания, видел самого Главу — он деловито закусывал и …
Ещё он писал стихи; но я ни разу так и не попросил его почитать вслух, чтоб не огорчаться; мне он и так нравился.
Мы час, может, полтора обменивались мнениями, ни в чём не сошлись: старик Эд был категорически против любых контактов с властью; я думаю, что именно моих контактов: предполагаю, что если б его позвал…
В конце концов, с этим домом могло как угодно пойти; надо было шатать ситуацию, пока Донбасс не окаменел окончательно в своих отвоёванных границах; оставалось совсем мало сил на то, чтоб пошевелиться…
— Так, — говорил Глава, — берёте дочерей и переезжаете ко мне. У меня два сына, у вас две дочери. Завтра утром. Хотя, нет, сейчас переезжайте. Нижний этаж вам отдаю. Пойдёшь смотреть?
— Отчего ты так уверен? Если тебя не станет — многим на свете полегчает.
Он отстал, потом свернул на какую-то боковую, мне неизвестную.
«Это что?» — «Твоё дело. Компромат на тебя».
— Больше никогда не поверю ни в одну твою затею. После такого нельзя снова искренно во что-то верить. Такой мужик — большой, здоровый, красивый, сильный. Убили, и всё. Всех там убьют. Вижу вас, как ж…
«Надо же, — размышлял я по дороге, любуясь на прозрачную, тишайшую, нежнейшую донецкую погоду: — все мои друзья — убийцы; что-то я никогда об этом не задумывался».
Он никогда не был политиком, и не стал бы им — потому что любил, когда весело. А настоящие политики любят, когда правильно. Им бы газоны стричь.
Смотрящий, наконец, добавил эмоций — и посмотрел на меня не просто как на графин, а как на графин, который плеснул в него водой, и снова стоит себе.
Набрал Томича: через семь минут у меня. Набрал Араба: через семь минут у меня.
Наша машина становилась передвижной кухней, передвижной аптечкой, передвижным армейским ателье, передвижной заправкой, передвижным справочником партизана.
Потом думал: а он запомнил отца? Хоть что-то? Один из обрядов хотя бы: когда с какой-то игровой короткой фразой отец подкидывал его на шею, причём сын не садился, свесив ножки, а вставал, как бы нахо…
Я стал разглядывать: а реально бандит. Симптоматичное лицо.
Мы стояли в окопе. Я, чуть улыбаясь, смотрел, как все работают.
Объясню, это просто. Жена и дети тоже ездили на моей машине. Я зависал на передке или, напротив, торчал на «Праге», проводя совещания, — а они отправлялись кататься: не всё дома сидеть.
Старику Эду более всего пошло бы теперь обратиться в доброго, как Серафим Саровский, дедушку: раскрывать руки, чтоб птицы на них садились, всех жалеть, тихо улыбаться — он ведь иногда улыбался, он ум…
Без остановок пролетал не только донецкую таможню, но и российскую, — один Пушилин.
— Надо дезавуировать, — сказала эта заведённая машинка.
Никто мне ничего не шептал. Но не мог же я сказать, что выдумал всё это сейчас.
Спросил, где служит Томич. Спросил, как тот относится к Плотницкому.
(На стороне нашего несчастного неприятеля была та же картина: целые этажи в их военных ведомствах заселяли спецы в погонах и без, — такие же пенсионеры, только англоязычные.)
— Куд-да-а? — сказал Граф, выхватил его, прятавшегося меж другими ополченцами, развернул и ладошкой в затылок указал возвратный путь на место.
Сам знал, что датых во взводе двое — в ночи вернулись, он их слышал; оба здоровые: один с лося, другой поменьше.
С той стороны метали фейки, как икру, — и вся эта лягушачья парша плавала на поверхности, зайдёшь по колено — потом ноги чешутся, кожа слезает, трёшь её до зуда, на пальцы смотришь: то ли кожу натёр,…
— Да. Проехал донецкую таможню — вижу, на травке валяется. Хотел вам сдать. А вы вон что. Целое расследование затеяли. А я просто побоялся — дети подберут. Хотел, как лучше.
В журналах кривились, вздыхали, — но это всё лишь добавляло шарма к его образу: бурятский сыр с гнильцой; он был из Бурятии, мать у него была русская, бабушка бурятская, отец армянский — какой-то бук…
— Понимаю, понимаю, — говорил я, — Россия заморозит пенсии, которые она доплачивает донецким пенсионерам, заморозит поставки горючего, но… — и я предполагал, как может размотаться клубок.
Вдруг мне нежданная пришла смска: пробилась сквозь слои атмосферы. Взвинченное и обескураженное удивление передавалось за сотни километров в элементарной фразе: «Что там у вас происходит?»
У комкора не было никакой свиты. Сопровождал его один человек.
Они знают, а нам никто не расскажет про них.
Мы немного поговорили с директором о том о сём.
Как-то прикинул прожитое Графом — и понял, что это, в сущности, вся его жизнь после детства: армия, короткая передышка и война — в целом шесть лет, а ему двадцать четыре. До этого были быки, первая п…
Он был отличный комвзвода, и Томичу было жалко его снимать с должности, — но что поделать: прошу-то я.
Более того: старик Эд был одним из немногих поразительных оправданий нашей мужественной русской расы, не обладающей в должной мере — так повелось, причины забыты, — витаминами благословленного артист…
Так и сказал: «Волшебно». Другой бы малоцензурным словом определил ощущения, но Граф ругался мало.
Личка Главы, стоявшая на перекрёстке возле его дома, передала коллегам на дому: «Захар». Там помолчали несколько секунд, потом ответили бесстрастно: «Пусть заходит».
Следующим шагом было свести Томича с Главой.
Мы сидели на бульваре Пушкина, в кафе кавказской кухни, все в солнце, все красивые — Глава, Казак, Ташкент и я. Даже еду какую-то успели заказать.
С утра я заезжал поболтать с миномётчиками. По должности мне было положено работать с личным составом, без устали поясняя им поставленные республикой задачи, — но за всё время службы я ни разу ничем …
…Из кафе мы, оставив смотрящего ни с чем и, кажется, даже не заплатив, — может, он и заплатил? — уехали домой к Захарченко: и я убеждал, убеждал, убеждал Главу ничего не менять, выждать день, два, тр…
Ещё четыре колышка, чтоб никто глупый на заступил, не натоптал.
Разве что девок не обсуждали; а так — если б мы в поддавки играли, приговаривая: «Вот ты чёрт сербский!» — «Вот ты русская кочерга!», — интеллектуального блеска в таком времяпрепровождении было бы мн…
— Да когда… Может, уже началось. Мы тут сидим, а Москва уже к нам в гости собирается. Или ещё не собирается, но завтра получившие приказ, специально подобранные, чтоб вас сожрать, люди полезут на ант…
Вернулся — новость: погиб Мамай (или не Мамай был тогда? или Мамая убили позже?) — на передке, на «промке», в обычной ночной перестрелке.
Поздним вечером, после всех положенных переговоров, Батя оказался в центре Москвы и загулял в компании одного генерала. Вышли покурить из кабака на улицу — и увидели одинокую лошадь.
Дальше шло бесконечное обсуждение всего на свете — прошлых боёв, текущих, будущих, состояния бата, грядущего наступления; я отплыл в себя и смотрел на дочерей: сидя у него на коленях, они никуда не с…
Вдова оказалась крепкой бабой: на следующий день после похорон, в чёрном платке, уже была на передовой; сказала бойцам, что с любой бедою могут идти к ней, что она им станет как мать.
Иррационально хотелось шума: проследить какие-то реакции здесь, в моём Отечестве, и там, в республике. Что-то должно было проявиться, если бросить кислоту в жидкость.
Араб уволился, дома сидит. Кубань уволился, в небо глядит. Злой уволился, смеётся, как всегда смеялся в любой ситуации.
Набрал личке Главы: доложите, что у меня такая-то ситуация. Задали пару вопросов, ок, доложим.
Граф посмеивался, но тоже предпочитал проверенное.
Один топор мы у тебя забрали. Больше ничего.
На груди у обезьянки записка: «Захар, мы знаем, ты хочешь нас оставить. Не уезжай».
Араб, хрустнув огурцом, спросил подозрительно, разглядывая ту, что посередине: «А кто это?».
Пока мне заливали дизель — «До полного, под завязочку!», горсть мелочи за работу заправщику у колонки, — я нареза́л круг по магазинчику при заправке, выбирая себе всякую всячину: фисташки, шоколад, са…
Перебрался на «Прагу», перевёз туда свои вещи, свалил кое-как: «Калаш», пять пистолетов, два бронежилета, саблю (Батя подарил), клинок (Ташкент подарил), РПГ-9 (Казак подарил), несколько книг (ни одн…
Спрашивало лицо женского пола, в минуты роковые произносящее главные государственные новости, по совместительству то ли директор, то ли редактор одного из центральных телеканалов.
Я-то привычно в них путался, и видел, что жена директора это замечает.
И как иные смотрели на меня в этот раз, когда я проезжал мимо, меж встречной, на выезд, и попутной, на въезд, полосой!
«Хозяин — из бандитов, — шепнули нам. — В Киеве. С инсультом в больнице лежит. Больше не вернётся, наверное».
Я оглянулся назад: в порядке ли Шаман — я его не слышал уже пару минут. Шаман спокойно и деловито полз. Подняв на меня глаза, спросил кивком: что? — я мимикой, не без придурковатости, ответил: ничего…
Зато после тюрьмы он бросил писать романы — и теперь настойчиво повторял, что никакие романы больше не нужны. Потому что зачем ещё нужны романы, если он их бросил писать.
По совести говоря, смысла в этой операции не было никакого, кроме символического.
— Да, — беззаботно ответил муж. — Пойдёмте покурим на дорожку, и… Быть может, вы ещё хотите дижестив, Захар? Нет?.. Мы приглашаем вас в гости, — продолжал он по дороге и уже на улице. — Понимаем вашу…
Лифт в муках, изнывая, тащится наверх, как будто не хочет.
Одновременно работал военкором, поставщиком гуманитарки пострадавшим, и не только гуманитарки, и не только пострадавшим, — тогда ещё границы были дырявые, и я завозил, закатывал, закидывал в республи…
Почти прямо по курсу снова вырос высокий, мне по плечо, если встать, столб пыли — две длинных травины станцевали, как две птицы с тонкими длинными шеями.
Что за жизнь у меня, вообразить вчера было нельзя, — а сегодня в ней застрял, как дурак в болоте: так думал блаженно.
Мы так давно стоим напротив Троицкого, что иногда я вообще перестаю верить, что они есть, что там кто-то живёт, дышит, думает о нас.
У него поминутно будто бы отваливалась голова, и её надо было придерживать руками.
Люди с кавказских гор или предгорий обладают способностью увеличиваться в числе: кажется, только что их было четверо, но вот уже восемь — и все жестикулируют, у них сложная моторика пчёл, они оказыва…
Отношения между корпусом и гвардией Захарченко были в меру деловыми: корпус удерживал основную часть позиций, оставшееся куски фронта ушли под Батиных офицеров.
— Будьте добри… — начал он и осёкся. Он так и держал в руке рюмку, которую уже начал мне передавать; другой рукой двигал блюдечко с хлебушком и салом, и тоже остановил движение.
Кит теперь не знаю где, а Касатура убили; спросить не у кого. Батальона тоже нет, гостиницы нет, республики той, в запомнившемся, как на лучшем фото, виде, нет. Швейк один стоит, ледяной.
Я посмотрел внимательней: ну, конечно, родные лица. Сразу видно — стоящие мужики, но на местные реалии всё равно смотрят озадаченно; для них что Донецк, что какая-нибудь африканская столица: они тут …
Сначала шумели. Потом тихо смотрели на воду.
(В прошлый раз Казак заходил с хитрыми таблицами: в России, на Украине, в Европе и в самой Донецкой республике — всюду я занимал второе, после Захарченко, место по упоминаниям: новости, аналитика, па…
Я молчал, Араб молчал, комбат молчал. Домовой вообще не дышал.
Вообще дети развеселились — все перепутались с липкой изолентой, смешно же; что-то было в этом от новогодней ёлки, как её наряжают, — только здесь наоборот.
Хозяйка всё норовила что-то дорассказать — я говорю: завтра, завтра.
Могу угадать два слова, которые произнесены.
— А пойдём ко мне, — сказал он, и мы пешком (его чёрные внедорожники медленно покатили за нами) дошли от моего дома до его.
Официант, прикативший суп, уже зачерпнувший в серебряный половник божественную, переливавшуюся в сиянии электрической лампы и светившую собственным фосфорическим светом жидкость (при свете этого супа…
В деревню, где прятались от городских животных мои сердечные, мои тёплые, мои единственные, закатились мы на «круизёре» ликующей компанией: Араб, Граф, Тайсон, Шаман, Злой, Кубань.
(Свиту может высмотреть снайпер с той стороны и опытным глазом вычислить, кто в этой толпе самый основной: кому то и дело докладывают и, объясняясь, указывают на что-то.
Батя вспомнил: на том берегу ведь стояли в своё время ВСУ. Как забирали позиции: ночью, он даже время назвал точное — в 4:30, на лодках, беззвучно, поплыли на тот берег, — там всё проспали, заметили …
…Декабрьским вечером, за полчаса до полуночи, позвонила личка Главы: он сейчас приедет; спасибо, хоть предупредили.
Разместился на задних сиденьях, посередине меж двумя бойцами.
— …а на Пантелеймоновку батальон Захара зайдёт.
Мы познакомились с ним двадцать два года назад, и никогда не были дружны — людям с разницей в тридцать три года дружить нет никакой необходимости; кроме того, старик Эд любил мёртвых — это единственн…
Есть привычка: пьянея, чтоб протрезветь, я начинаю говорить сам, — чуть громче, чем надо, но достаточно чётко, — словно приводя тем самым мир вокруг себя в порядок; а я уже стал пьяным, потому что ве…
Все сразу расслабились, даже длинный улыбнулся.
Время не ждёт, надо успеть на свои похороны, нехорошо опаздывать.
Но нашему Тайсону манера брать позывной, который он сам уже присвоил, казалась неприемлемой.
Нежелание даже случайно губить гражданское население было частью нашей общей правоты. Лишать себя правоты не хотелось.
— Даже вслух такое говорить нельзя, — усмехнулся Казак, хотя и не очень весело. Он, кажется, ожидал какого-то разрешения этой шарады. Но разрешения не было.
Поехал отобедать с личкой, вернулся обратно — всё развешано на стенах: пистолеты, сабля, клинок; полы пропылесосили, все вещи в шкафу на вешалках, на кровати — мягкая игрушка развалилась, на зеркале …
В России говорили: это новый Есенин. Так дураки, никакой поэзии не знающие, всегда говорят: новый Есенин. Если их спросить: а почему не новый Дельвиг, почему не новый Гаршин, почему не новый Хармс? —…
За столиком обменивались новостями Ташкент и Казак.
— Отлично. Если вы хотите продолжить разговор, то, думаю, это разумней сделать где-нибудь под Донецком, правда? Даже могу уточнить место.
— У нас на столько не сажают, у нас правовое государство, — сказал я, с хрустом потянувшись, голосом махновского атамана, пойманного на расстреле комиссара и уверенного в том, что ему ничего за это н…
Но он же был и естественным, кровным сыном русского народа («…и что характерно — талантливый нееврей», — с удивлением заметил о себе старик Эд ещё в молодости; что скрывать — я думал о себе теми же с…
— Сейчас, — сказал он, — дам вам провожатого.
Продолжил, сразу же удаляя, листать неотвеченные вызовы, и тут, совсем неожиданное, объявилось: «Позвони срочно» — и дальше: твой такой-то.
Они все были — родня моя. А что были: остались.
Я оглянулся назад: как там пацаны мои? Граф, сидевший за водителем, судя по лицу, даже не заметил ничего; поднял на меня вопросительные глаза: что? — я махнул головой: всё в порядке!
«Бык побежал однажды, цепь вокруг ноги закрутилась… Сто метров по траве на спине. Волшебно».
Мы б к ним не полезли — здесь тоже было фигово с картой минных полей, поэтому любые затеи в лоб окончились бы для нас дурно.
Это всё чепуха — по сравнению с тем, что мы уронили только что неведомо на кого.
— У нас ещё одна такая же книга есть, — говорит она бесстрастно.
Согласно идее, Донецк объявлял о создании нового государства: Малороссии, и себя назначал её столицей, в силу того, что Киев теперь нелегитимен.
Теперь вот меня спросила, как мы себя чувствуем, не рехнулись ли.
Томич роет землю, тащит свой крест, который сам навьючил на себя.
Его фильм — три раза пересматривал, с разницей в двенадцать лет; как раз, чтобы кожа сменилась, старые волосы выпали, а новые не выросли, чтоб всю душевность из меня повымело, чтоб остался занудный, …
Граф на слух определял, из чего стреляют, точно по секундам говоря, когда будет взрыв после выхода, — он разбирался в этом лучше меня; в него стреляли из всего, в меня — нет.
И Сашка Казак тоже продолжил ту, первую на моей памяти, рюмку, выпитую ещё у ставка.
Не так давно бойцы гоняли без меня на «круизёре» за хозяйственными покупками, — кто-то из мелкашки зарядил им прямо в лобовуху. Лобовуха не разбилась.
Казак молчал. У Ташкента куда-то делась зубочистка из зубов; не знаю, куда он её спрятал: на столе тоже не лежала.
Что-то у него с Трампом не заладилось — при встречах искрили. Трамп считал, что прав он, и, возможно, Захарченко отчасти разделял его позицию, но сам не вмешивался.
В машине думал: такого приказа ещё не было.
Я мало ел, совсем не пил — не то чтоб пугался сесть после этого за руль, совсем не пугался, — а просто мне и без того было очень хорошо, и я был благодарен этому человеку: его жестам, его повадкам, е…
Я вернулся в штаб, сел там, верней, полулёг на шконку, и закурил.
Операция прорыва из Пантёхи на Троицкое должна была готовиться в режиме секретности. С другой стороны: ну а как соблюдать этот режим? Мы же не втроём с Томичом и Арабом будем выдвигаться.
— Видишь? — спросил он у смотрящего; мне показалось, что он хотел его пихнуть в плечо, но удержался. — Ты видишь? Он сказал: вся Украина. Мы сегодня присоединили Украину к Донбассу.
(Мука не в том, что они будут надо мной хохотать, — с лица не опаду; мука в том, что они над ним хохочут, — а это уже выше моих сил; у меня и так их нет.
А если б оказалась беременна? Пока бегала, просчитывала, проносила в расположение взрывчатку, искала трусы на полу, красила губы, разглядывала себя в зеркальце, целовала его на прощанье в щёку, мчала…
Томич еле разговаривал. Он сказал «здравия желаю» так, словно это одно, крайне неудобное слово, которое он долго держал во рту как опротивевший, рогатый какой-то, упиравшийся в нёбо леденец, а потом …
Граф пошёл сдал свои побои, очень довольный. Потом, на другой день, вернулся к этим десятерым. Потом пересчитал. Нет, девять. Их было девять. Двое убежали, осталось семь. На семь голосов просили прощ…
Трогательно: старик Эд лет тридцать назад перестал писать стихи, — а как только старик Эд переставал чем-то заниматься, он тут же подвергал это занятие остракизму.
Кубань всё время порывался в него выстрелить или выдолбить ему глаза. Он упрямо не любил вождя мирового пролетариата — это у него казачье, наследственное. Вообще, белогвардейцев в батальоне я не прип…
Был шанс, что император ещё не кивнул, — но уставшие ждать кивка спецслужбы решили сыграть наудачу: заявиться и продавить свои кадровые решения, ссылаясь на волю Москвы, — в то время как никакой тако…
— И что? Он же расскажет, кто такой, на первом же допросе.
Нет никакой возможности объяснить, откуда я сразу понял, что случилось. И я ответил: знаю.
Но природа берёт своё. В тюрьме он снова начал писать стихи: и поэзия была им прощена.
Шаману было 48, он всю жизнь жил один, хотя, вру, некоторое время при нём вроде существовала девушка из ВГИКа, режиссёр, но с ней тоже расстался; он переработал в половине сначала милицейских, а пото…
Огромной рукой Эмир тут же остановил такси. «Залезай!» — велел мне. Кажется, это была самая старая машина в Белграде, и самое малогабаритное такси, — но Эмир подобрал ноги; сопровождающие его металис…
По дороге, из последних сил, догнала третья смс: «Посмотри в почте письмо. Тебе там прислала кое-что».
Только сейчас вспомнил — скажу, пока не забыл, потом уже не до них будет: в батальоне служили две чеха, добровольцы. Один — огромный, бородатый, совершенно бандитского вида, приписанный к группе быст…
Позывной у него был, думаю, данью памяти увлечения всякими такими практиками — сибирскими, африканскими, индийскими; сейчас ничего подобного я за ним не замечал; да и когда б заметил — не огорчился.
— Ур-ра, ур-ра, ура-а-а-а-а! — шёпотом, но слаженно прокричала личка.
Граф всё это время едва заметно нервничал — он воевал уже четыре года, выживая там, где выжить было маловероятным, — и наработал себе чутьё. Ничего не сказал тогда, но я видел, что ему не нравится ни…
Сбрасывал свои вещи на стол, доставал ноут, некоторое время читал пришедшие мне письма, стараясь не отвечать: потом, потом — хотя никакого «потом», как правило, не случалось, — так и висят сотни неот…
Но теперь что-то болезненное, огромное, тяжёлое упало — и лежит посреди совести: не сдвинуть.
Мы ещё сидели с полчаса, и тут охрана передала: никем не ожидаемая, сюрпризом прибыла генеральская делегация из Москвы — прозвучало наименование одной из государственных спецслужб, имя которой само п…
Ещё на подходе услышал его голос, и неподражаемый смех: заливается как ребёнок. Ей-богу, так только дети могут смеяться.
Клали отрывисто, вдумчиво, не наводя ложного шума — а именно что пытаясь понять, где надо придавить, закошмарить. Спугнуть хотя бы.
На Донбассе я обнаружил, что военная среда — в некоторых (отдельных, но настойчивых) случаях — обладает, помимо всех тех удивительных черт, о которых не раз говорил и скажу потом, типично женскими че…
Здесь очень мягко вступила жена, мотивируя тем, что девочкам всё равно пора уже спать.
Я прятался от «Града» — небесная доставка «Града» занимает четырнадцать секунд, можно успеть заныкаться, если есть куда. Мне было куда. Я переживал миномётные обстрелы: тоже неприятно, цепенеешь весь…
Более всего старику Эду желалось повелевать дивизиями, двигать армиями, отправлять кого-то на смерть, и самому идти — вместе со своими солдатами: у него хватало на это бешенства и ярости, он был силь…
Стали встречаться в дальнем помещении фойе центральной донецкой гостиницы.
Длиннейший перечень фамилий на нужную мне букву — стада мелким шрифтом набранных людей: ФИО — полужирным, а дальше какие-то дурацкие сокращения, ни одного слова целиком. А меня нет. Может, опечаталис…
Он держался. А у нас никаких зароков не было.
Через час уже звонят, опять Арабу: «А чего у вас блиндаж сгорел?»
Положил трубку и вспомнил, что уже обещал своим новым сербским товарищам, таким же дворнягам, как и я, — быть у них, и они трижды переспросили: а не соврёшь? а точно приедешь? — конечно, не совру, ко…
Как они сошлись с Графом, я не понимал, да и не особенно пытался понять.
Приказом Минобороны ДНР нас перевели на более опасный участок линии соприкосновения: триста метров до нашего несчастного неприятеля, каждый день перестрелки. Тут мы делали что хотели, там с нами буду…
Лёг спать, форма у кровати, пистолет (ТТ, наградной, Захарченко вручил, за проявленное) на столике. Рядом с пистолетом — мобильный.
Одна печаль: теперь слова «Я с детства был влюблён в Украину» проходят по тому же разряду, что и «Нет, зачем вы так, у меня даже есть друзья-евреи».
Место выбрала вдова: донецкие просторы и медленное, как комок под кадыком, солнце.
Напротив ресторана располагалась резиденция Главы — Алтай, а в том же здании, где «Пушкин», на верхних этажах работали какие-то министерства и ведомства, — поэтому на перекрёстке у ресторана постоянн…
Моей бабушке, выросшей на юге нашей земли, мова была знакома, — она слушала мои чтения наизусть и поправляла иногда: это ж общий наш язык, в крови растворённый.
— Будет наступление — вернусь. Но сидеть в окопе, да хоть даже и в «Пушкине», пока здесь обживаются нелюди, о которых Батя иначе как через мать-перемать не вспоминал, — не смогу. Да они мне и не даду…
Увидел высокий забор: чёрные прутья, заострённые концы; с той стороны вроде кто-то толпится, но не очень много людей.
У корпуса начальство военное, у военного начальства свои резоны, политики не касающиеся.
— Только не увольняйся. Без тебя нас свои же сожрут — все те, кто не могут простить тебе дружбу с Батей.
В невидимом мне небе клокотала артиллерийская перестрелка.
— Мы в наш блиндаж пойдём, в наш, — засуетился Кубань и потащил меня в другую сторону.
Не было только лодки — просто потому, что до Днепра ещё оставалось некоторое количество пеших переходов и сухопутных переездов.
У младшей дочки вдруг вижу телефон. «Откуда у тебя?» — спрашиваю; мы так рано детям ничего подобного не покупаем. Жена: «Это же Захарченко подарил ей, помнишь».
Я смеялся, заходил с другой стороны, он недовольно слушал, потом вороний зрачок вздрагивал, старик Эд начинал отвечать, — перезапускали разговор по новой, но приезжали в тот же тупик.
Помню случай с одним ополченским полевым командиром — позывной ещё такой забавный у него был, Генацвале.
Граф пошёл на войну. Из всей казачьей станицы — до двухсот казаков — воевать пошли семь человек.
Достал из кармана стремительно худеющую пачку с тысячерублёвыми, — он распахнул портфель, вывалил готовые бланки, — я поскорей, не читая, расписался, и тут же расплатился.
Значит, едва случилось, кто-то принял решение — и через личку сообщил по всем подразделениям, что: без паники, всё в порядке, доктора залечат.
…На Хаски собралось столько, сколько здесь никогда и не было, наверное. Сверху всё это напоминало большой, поставленный вертикально коробок спичек с задранной упаковкой: сотни коричневых головёнок, о…
Писал человек даже не из прошлого, а из позапрошлого: мы не виделись, кажется, двадцать лет. Это был Костик, Костян, со звучной немецкой фамилией, — мы когда-то вместе наведывались на территорию чече…
«Ну, на то он и начальник штаба, ему положено всё знать», — успокоил я себя.
Они пару раз смотрели на меня: сначала парень, потом девушка.
Я: «Будьте добры, забудьте об этом распоряжении. Если Глава спросит — скажите: Захару не нравится дом, и он лично объяснит, почему. Спасибо».
Нет, даже не о войне — войну донецкие готовы были тащить и дальше, — зов был о другом.
У Графа напарником был Тайсон. Граф был белокожий, молочный, деревенский. Тайсон — тёмный, смуглый, городской. Граф — большой, Тайсон — невысокий, сухощавый. Граф — ариец, наполовину немец, наполовин…
На площади собралось великое человеческое множество. Кого-то свезли по шахтёрскому гудку и директорскому свистку — тысяч двадцать пять, — хотя и среди них многие наверняка хотели проститься. Но более…
Не размышляя, пошёл к воротам, — обогнул нескольких людей, которые что-то торопливо объясняли охране, попутно раскрывая свои сумки, — подмигнул взглянувшему на меня охраннику, как соседу по многоквар…
Дочка вечерами играет на скрипке: моё отцовское сердце ликует.
И ведь даже сегодня мы древних греков откуда-то помним, а на вчерашний день обернёмся — никого не узнаём.
Машин было как на свадьбе: и моя стояла, и Казака, и Ташкента, и несколько машин Главы.
Думали, наверное, про нас так: «…сидят, отдыхают — а потом будут девкам о своих подвигах рассказывать…»
Император с Захарченко так и не увиделся, ни разу.
Так Глава познакомил меня сразу со всеми руководителями республики. Он был тот ещё византиец.
— Возьму? — спрашивал он, кивая на мои, привезённые из России, сигареты, изящные, с белым полупустым фильтром.
У шлагбаума таможни обнимался с личкой: они на моём «круизёре» домой, в Донецк, ждать скорого, через день-другой, звонка, а я пешочком, вразвалочку, к будочке донецкого таможенника; в общую очередь —…
Не то чтоб нужен хоть кому-то — просто ещё не докрутилась моя ниточка на прялке; я её чувствовал — щекотку этой нитки — где-то под ложечкой. Пока был лёгкий натяг: чуть-чуть оставалось.
— Мы думаем, вам действительно подкинули магазин. Сделали это неглупые люди. У них, видимо, есть свои кадры в подчиняющемся вам батальоне. Уголовная статья начинается с восьми патронов. У вас семь. В…
Или — человековедение: та ещё наука. Рассказывал мне (просто хочу напоследок послушать его голос): «…если за каждую копейку всех душить, тут будет вокруг меня одно кладбище. Я тебе клянусь. Вот смотр…
— В каком звании? — не меняя тональности, спросила она.
Я придумал три плана: что надо делать; три подетальных плана предлагал. Первый касался одного города на «Х», второй другого города на «Х», — оба не Хабаровск и не Ханой; третий план охватывал всю Укр…
Он, показалось, безропотно принял ответ, только ещё раз поскрёбся: подумай, брат, у меня навыки, я многое ещё могу.
— Диван не давал? А то я вынесу, — сказал Тайсон с угрозой.
Я завалился в кресло. Ташкент смеющимися глазами смотрел на меня, Казак улыбался.
— Тайсон, давай в нашу, у него всё равно места нет. На кухню её свезём… Надо только хозяина найти, компенсировать.
Я никак не мог ожидать, что он явится в умат, вдрызг, с мутными глазами и четырьмя расстёгнутыми на кителе пуговицами — тремя верхними и одной посередине. Видимо, заколебался ждать вызова; время было…
Он имел в виду: вывези временно, пока всех гостей не поймали.
Наконец, он был один из самых известных и титулованных русских в мире, где-нибудь между Шаляпиным и Барышниковым, и не столь многими иными.
Слева и справа у нас были корпусные соседи, с разных бригад, отношения с ними мы толком не отладили, на второй линии обороны тоже кто-то стоял, более того, помимо нашей разведки, тут искала что-то ещ…
Единственным его домом оставался теперь батальон.
Сидим-думаем: а если нашего несчастного неприятеля придавить, послать им приветственную ракету? Пусть затихорятся, пусть помнят, что у нас режим тишины, не надо новоприбывшему батальону устраивать «п…
Неделю бойцы помыкались на располаге; отмылись хоть.
Барыш с одного грузовика был отменный — мне называли цифру, я испугался и забыл её навсегда.
Метров через тридцать я понял, что мне всё это не нравится, что всё это мне ужасно надоело, что я прямоходящий человек, а копошусь тут.
Когда Батя вошёл, с ласковым подвизгиванием на стол выкатывались последние, только что вымытые и даже протёртые белым полотенцем, легкомысленные тарелки — ароматные, как из бани.
Мне Казак говорит, почему-то шёпотом: «Захар, в другой раз надо как-то подготовиться к таким событиям, — ты видишь, что творится!» Я отвечаю: «Саша, милый, а что будет в другой раз? В другой раз могу…
Все покивали головами без тени сомнения — в словах Тайсона, при такой подаче, сомневаться было невозможно.
Пил он, правда, через раз, и понемножку, — но тем не менее.
«Нормально танцует судьба», — думал я, усмехаясь над самим собой и относясь к происходящему с высокой степенью безучастности.
Если сегодня одного солдатика унесёт нечистая — на неделю-другую канал закроется, солдатика спишут как беглеца или без вести пропавшего, и начнут по новой.
Ташкент и Казак гадали о происходящем, — я тем временем думал только об одном: император кивнул головой или нет? — по поводу того, что сейчас происходит.
Поначалу подумал, что это дед докладывает, но через секунду понял: нет. Это длинный слушает украинскую волну — и, как выясняется, «глаза» на той стороне вовсе не полопались, а всё видят.
— Захар, бойцы говорят… может, тебе махнуться с Томичом — он на твоё место, а ты на его? Томич — отличный командир, отличный! Но, может, вы махнётесь?
Но мы двигались дальше, дальше, под Горловку.
— Куда ж вы, милые, — чуть дурашливо пропел Араб, — вам же ж надо обратно.
Возились, возились, тут распахивается дверь в дом, входит товарищ, пьянущий, избитый к тому же. Граф забыл дверь запереть — всё-таки сам немного волновался: не каждый день…
Всё это кажется литературным, ещё так бывает в кино, — но это не были ни литература, ни кино: это был мой товарищ, Господи. В сетевой паутине до сих пор висит его страничка, на страничке его портрет,…
Он был явно взволнован — но, конечно, не своей судьбой: мало ли их тут накрывало, — а здоровьем невиданных гостей: впервые здесь объявились сразу комкор и Глава республики.
Мы находили канистры — оказывалось: редкость, мало где продаются, — заливали их дизелем («круизёр» был дизельный); должно было хватить до Киева, даже если б пришлось стоять в пробках: мало ли желающи…
В фильмах Эмира царила несусветная кутерьма, всё время играла музыка, взлетали куры, ржали лошади, лаяли собаки, кричали ослы, — люди делили то ли землю, то ли веру, то ли прошлое, то ли будущее, — и…
Но кому я буду рассказывать, о ком? Будет ли к тому времени эта данность, этот субъект истории, этот пароход, эта улица, этот памятник — «Александр Захарченко», — или сын к своим, скажем, четырнадцат…
Он: «Здесь вообще-то война, такое случается».
Ловко вспрыгнул, безупречно исполнил трюк. Редкие прохожие были обрадованы, узнав Главу воюющей республики; раздались аплодисменты. Лошадь сделала что-то вроде книксена.
В доме было — шаром покати; всё сожрали и выпили на ужин.
В тёмной прихожей острым углом ко входу стоял шкаф. Друг с разлёту ударился об угол лбом, добив себя. Упал в прихожей, лежит.
Батальон придумал я сам, ночью, за столом; предложил Захарченко, заманивая его вылазкой на чужую территорию, расширить подведомственный ему силовой блок ещё на один подраздел; подключился Томич — и т…
На последней странице газеты наш аристократ увидит мельком фамилию иного поэта, — кто-то из гостей опрометчиво скажет с придыханием: «Там, кажется, о Пушкине?» — и тут же услышит в ответ: «Пушкин ваш…
— Да пусть извинится, — говорю. — Тоже мне.
Более всего из числа новых друзей Глава не хотел расставаться с лошадью, и под утро её приобрёл. По символической цене, на память о встрече.
Выдираю с хрустом листок с перечнем на свою букву — бумага тонкая, сэкономили; могли бы, в конце концов, на плотной бумаге такую книгу отпечатать, с портретами; а то вдруг полные однофамильцы, таких,…
(Надо пояснять, нет? Я ничего никогда не брал в Донецке. Дом мне — нравился. Это был прекрасный дом. У меня никогда такого не будет.)
Ответил: «Инопланетянка». И сразу тему перевёл: ну, какие новости, чего молчим-то, целый день меня не было, говорите уже.
Бойцы вылетели тогда из зоны обстрела, повыскакивали из машины — но что там разглядишь… сто окон, сто балконов, много крыш — нажал человек на спусковой крючок, сбросил ствол, и сидит себе под подокон…
…подумал напоследок: назначили бы меня тогда, в тот раз, премьером — техническим, забавы и защиты для, — но после взрыва в «Сепаре» я с разлёту стал бы главой Донецкой народной республики: в силу зан…
Другой половиной, корпусом, командовал армейский генерал, явившийся из одной соседней северной страны.
Возможно, жена говорила о том, что вера (во что-либо, в данном случае — в Донбасс) увеличивает площадь поражения. Если ты целиком состоишь из веры — ты вообще голый, на ладони. Такой раскрытый, что д…
Он умер сразу, мгновенно. Он, наверное, не успел ничего подумать.
И ещё неизвестно, кто кого хотел подвезти — я его, или наоборот.
Один раз позвал его поужинать с нами: сидели я, Араб, Граф.
— Идите, идите, это мой брат. Здравствуй, брат!
Я попросил ничего пока там не говорить, не напоминать обо мне. Сказал, что позвоню сам — и скажу, когда буду совсем готов.
Обострение закончилось, постепенно эти чувства притупились, к маю того года нас сняли с передовых, и некоторое время мы выполняли задачи — из разряда «мёртвого не буди» — в городе.
— На приёме, — ответил тот ровным голосом, как будто вообще ничего не происходило.
Я объяснял себе так: ему было нужно пространство, где он чувствовал себя совсем человеком, — здесь он чувствовал себя совсем человеком.
Чех — тот самый, из Чехии, огромного роста боец, — написал мне письмо: «Говорят, ты деньги батальона вывез и потратил на себя?»
Мне нужно было взять хоть один дом на Донбассе. Чтоб вернуться сюда потом и сказать: этот дом взял наш батальон.
Никто из стоявших в очереди не посчитал необходимым (и правильно сделали) сказать: а вот проходите первым. Все понимали, что по отношению к нему это неуместно. Что он — без позы. Что, была б его воля…
Кубань был, пожалуй, единственным казаком в батальоне и, как положено у настоящих, а не ряженых казаков, истинным христианином — тоже, призна́юсь, едва ли не единственным среди всех нас, маловеров, не…
Я вообще знал и помнил его жизнь едва ли не лучше, чем он сам: я читал все его книги и помнил его стихи, бессчётное их количество.
— …группа идёт до конюшен… А Домовой — со мной, — уточнил дед.
Я бросил магазин обратно в багажник и стоял, совершенно ошалевший.
— А чего по мне тут стреляют тогда? — спросил я.
Самые обидчивые из них не умели взять в толк, что у меня огромная жизнь за пределами Донбасса. Их мир находился здесь, целиком: с прошлым и с чаемым будущим, с жёнами и родителями, брачными и внебрач…
Позвонил Саша Казак, сказал, что погребение будет уже завтра, в двенадцать, и чтоб я поторопился.
Смотрящий сидел с тихо страдающим от нашей глупости видом. Ему хотелось нас убить, сжечь, смести в совок, ссыпать в пакет, аккуратно поправить скатерть, спросить у официантки: сколько остались должны…
Еда на столе всегда была сомнительной. Когда всё съедобное кончалось — а кончалось всё очень быстро, — Батя звал кого-то из лички и просил съездить на ближайшую заправку, купить какой-нибудь отравы —…
Мать несколько раз поймала мой взгляд, обращённый на её сына, улыбнулась, потом чуть нахмурилась, но, кажется, так и не догадалась, что именно в нём меня заинтересовало.
В том феврале, когда стало известно, что я служу на Донбассе, что я ополченец, сепар, террорист, — у моей семьи, мирно проживающей в одном из городов империи, начались собственные приключения.
С комбатом из нашего полка Мамаем мы сидели не раз на одних полковых совещаниях. Он всегда был спокоен. Он мало говорил. Он был хороший командир, его все уважали. Он почти всегда был небрит — той неб…
— Вы запускали-то? — поинтересовался он у меня.
…и эти ещё его невыносимо тоскливые, всегда грустящие глаза, как будто из выхлопной трубы идёт дым — и он щурится от накипающей слезы.
Где-то есть такой персонаж: стареющий аристократ, участник крымских событий и одной из турецких компаний, по юности — картёжник, дуэлянт и бабник, теперь — мудрец и скептик, перессорившийся со всеми …
Стояли за шлагбаумом: Шаман строгий, Злой — весёлый. Я сел за руль, в машине тут же выложили новости: новый передок у нашего бата — Сосновка, Мариупольское направление; вчера зашли, сегодня всю ночь …
Дальше я делал так. Дожидался, когда появлялась, скажем, цифра 798, — и говорил себе: о, семьсот километров с копейками — чего тут, даже не о чем волноваться. И так каждую сотню.
Лет пятнадцать он издевался над рифмующими идиотами, на всякий вопрос о том, сочиняет ли он ещё, брезгливо кривился и говорил, что такой ерундой нет смысла заниматься серьёзному человеку.
— Мы за позициями напротив наблюдаем: они их оставили. Ушли в интернат.
— О чём ты? — бодро переспросил муж, явившись всем своим крупным телом откуда-то из полутьмы, гомона и стука тарелок.
Казак познакомил меня с Главой. У Казака были свои резоны — самый главный, думаю, был прост: ему нужны были свои люди рядом с Главой, чтоб удваивать свой голос в случае необходимости; он же был совер…
Взрывчатка была начинена железными шариками, очень много этих шариков попало в него, в его голову. Поэтому гроб был закрытым. Когда гроб открывали, для вдовы, я стоял далеко. Сашка Казак был рядом с …
Дождавшись, пока они закончат, мы славно поговорили с остальными собравшимися; при всём том, что люди с плакатами так и стояли, и, думаю, у некоторых из них затекли руки.
Под суровым прищуром Ильича мы отведали сначала щец, потом макарон с тушёнкой, следом чаю; даже пирог какой-то был: видимо, вчера отмечали чью-то днюху, и осталось.
— Что? Что «ёлка»? У нас сгорела ёлочка, помогите?
Причины, однако, были другие: нам не давали расширяться. В полку на батальон наш смотрели косо.
А что надо было сделать? Заранее обойти эти десять домиков и сообщить: дорогие жители, сейчас будет обстрел? Здесь едва ли не у каждого второго оставалась родня на той стороне — они б через минуту мо…
Мчался к месту всякой, после очередной бомбёжки, погибели донецких людей.
Эмир говорил на нескольких языках — а я нет, не говорил, не говорю, и не буду; с Моникой он перешёл на французский, и весь вечер так и провёл — со мной на русском, с ней на французском. Она была мила…
Но я говорил — и у него даже кровь к щекам приливала.
Ответил Казаку: «Изучаю реакцию медиа, ставлю эксперименты. На днях объявлю, что пошутил, и на самом деле ушёл в отпуск. Так и скажи ему. Я не уволился».
Араб назвал позывной, — не молодой, но и не старый, мой, думаю, ровесник: молчун, неплохой боец, упёртый в какой-то своей тайной правоте, о которой никому ничего не сообщал.
Я смотрел в ответ, не откладывая вилку, но, напротив, держа её почти вертикально; чуть потряхивал ей, будто внутри у меня играла мелодия, и я отстукивал по воздуху такт.
Казак мне её изложил в нескольких словах, вот они: давай мы тебя назначим главным.
— Как раз думал про тебя. Захар, в Донецк заехали три снайпера и шесть взрывников. Все — профессионалы с отличной подготовкой. В их списке четыре человека на ликвидацию. Ты четвёртый. Я, Ташкент, Абх…
Батя отлично готовил. Ему нравилось жить, готовить, стрелять, побеждать, смеяться, пить водку.
Мы познакомились, когда уже шла война. Не помню, что я тогда делал в Сербии, — был какой-то короткий заезд, — позвонили от него, попросили его дождаться: «Эмир читал твои книги, хочет видеть тебя». (…
Злой вообще происходил из многодетной семьи; смеясь своим неподражаемым, очаровательным хохотком, рассказывал, как в раннем детстве хотел ночами спрятаться к матери под бок, — приходил к родителям, г…
Я мысленно поблагодарил труженика российских спецслужб — в кои-то веки меня узнали на этой заставе в лицо.
Звучала обычная малороссийская фамилия — поначалу я на неё даже не реагировал; у одной известной актрисы была такая же: Гурченко, что ли, или как-то так. Этому, как его, «Гурченко» отдельные кремлёвс…
Хаски ещё был за сценой; к нему подъехали его диджей и второй вокалист; и несколько других, начинающих рэп-музыкантов, ещё не боящихся испортить себе реноме. В российском шоу-бизнесе можно было призн…
Рассказал об устном приказе Томичу и Арабу; разложили карту, хотя они и так всё знали наизусть.
— Стой, — сказал я; он встал. — Боец, который шёл с нами, — ты выяснил, где он?
Тронулся, отъехал на три метра, мужчина — обычное русское лицо, прямой взгляд, лёгкая джинсовая куртка, блондин, — догнал быстрым шагом машину; я опустил стекло, он мне на ухо, вплотную придвинувшись…
Из лифта сразу видна открытая дверь, ведущие внутрь следы средь битого кирпичного крошева, извёстки, мела. Там кошмар, тьма: человек, не ходи.
С вида Шаман был строгим, улыбался мало, казался нелюдимым.
Другая рота получила длинный угол передка, — я и туда заехал осмотреться; устал, пока шёл по окопам, — а бойцы тут же начали дальше рыть: к нашему несчастному неприятелю теперь можно было приближатьс…
(Там, впрочем, когда я заходил, играли песни Гребенщикова — мне показалась симпатичной широта ополченцев: ну, катается этот бородатый парень на сторону нашего несчастного неприятеля петь песню про «в…
— Короче, надо всё подготовить к выпуску ракеты и покинуть позиции, — придумал я. — Делов-то. Риск есть, но я сомневаюсь, что они нас выпасут и тут же попрут в атаку, в штыковую… Или залётчиков остав…
— Слышу, — чётко отозвался Злой и, рванув с места, сделал пробежку.
Когда «козелок», полный вооружённых мужиков, тронулся, громыхая по железному настилу проложенного через ручей мостика, — козы, словно нехотя, чуть-чуть пробежали вперёд.
Саша Казак всегда приветствовал эти поездки: по сути, со всей Донецкой республики я был едва ли не единственный выездной — и должен был поддерживать наше реноме не как банды отморозков, а как-то инач…
Пойти, думаю, что ли, переночевать на природе напоследок. Лето, воздух, приволье.
У меня не было никаких залётов за эти годы. И тут — такая фигня нелепая.
— Злой, ты за старшего остаёшься. Ты, а не собака, запомни.
Пешком было переходить куда выгодней; но если людям надо верхом?
Помимо всего прочего, на проведение подобных мероприятий у нас имелись личные причины.
В первый же вечер я улёгся и почувствовал себя дома. Видимо, у меня тяга к неведомым, затрапезным, чужим, пропахшим чужой жизнью углам.
Мы не выпьем ни глотка этого пива — ни я, ни они. Никакой трагики не будет в этой встрече — просто не выпьем. Невкусно.
Но по всем качествам — да просто глядя в его удивительные голубые глаза — должно было хватить, с избытком, чтоб и кое-кого из нас подтащить, зацепившихся.
И ещё на полстраницы перечислений: ваш Жюль был маньяк, господа.
Личка Ташкента, кажется, затеяла разговор, как кому живётся в личной охране. Что за обеспечение, есть ли доплаты, остаётся ли время на сон; всё такое.
— Спасибо, — говорит, — за совет, — тем, кто ему совет дал.
Это кто здесь забился в коровий помойник, кто накрылся крылом? — Это я. — Кто «я»? — Это я. Растаман. — Да что ты говоришь. А во рту у тебя что? — Слова растамана.
С-под куста, выбежав на открытый участок, сделал выстрел гранатомётчик.
Томич что-то — тут лучше всего, на мой взгляд, подходит слово «буробил», — но на самом деле всё-таки отвечал.
«Здравия желаю, отцы! — сказал кто-то сипло. — Эка вас много… Не то сёдня чо покажут интересное? Какая ракета нынче прилетала — у Полтавы нос ушёл вовнутрь, назад высмаркивал целый час… В итоге глаз …
Худо-бедно, но нескольких бойцов покрестил — того же Злого, скажем; тот с Кубанью говорил раз, и два, и три — и поверил ему, и послушался.
— Так, — говорил Шаман деловито, доставая карандаш и блокнот.
Подъехал Глава к воротам нашего гостевого домика, — стоит кортеж из трёх джипов, он в первом, за рулём; вызванный личкой, я выскочил за ворота, Глава кивнул: «Садись!»; сел позади, молчу, даже не гад…
Граф унаследовал от отца взрывной характер.
«Дошло, что убиты…» — Домовой смеялся; чернявый, невысокий, похожий на цыганёнка, всегда в отличном настроении, москвич, кстати, из Люберец; недавно был ранен в ногу, месяц выздоравливал, томился, да…
Я поднялся и почувствовал, что ноги у меня не такие послушные, как хотелось бы.
Вскоре совсем обвыклись: если накидывали далеко — я спал, разве что берцы не снимал, ну и, естественно, не раздевался. Если ровно в домик не упадёт, а прилёты начнутся хотя бы с других дворов, — Граф…
Пару раз лениво спускались в укрытие, курили там, посмеивались. Вылезали, отряхивались.
— Такой книги нет. Проходите. Видите, очередь. У людей тоже вопросы.
У меня возникло противное чувство: словно кто-то живой поселился внутри, елозит там, возится, ноет, — и, сука, не выгонишь его.
Но даже когда Араб сказал: «…вроде живой» — я уже точно знал, что мёртвый.
Написавший мне человек сразу взял трубку.
Взводный забычковал сигарету и спрыгнул в окоп, левой рукой, не глядя, подхватив каску и ловко надев уже на ходу.
Я задрал башку и посмотрел в сторону наших окопов. Они были по-прежнему далеко.
Они бы, конечно, вынесли нас из Троицкого, и всё Троицкое раскатали бы.
Здоровались по-донецки: не протянутой, а согнутой в локте, вертикально поднятой рукой; цепким замком сцеплялись ладони; мне нравилось так здороваться.
Я увидел медленно, почти заговорщически подошедшего к нам официанта — и попросил у него рюмку водки. Исключительно себе назло. Он ушёл.
Перестрелка длилась с полчаса, на голову сыпалось, в зубах скрипело, — думал при этом: «А в “Пушкине” бульон не доел…»
Думаю, разговор был короткий: «Есть информация, что батальон этого самого Захара собрался в Троицкое заходить». — «Уберите их оттуда к чертям!» — «Они Захарченко подчиняются». — «Ну, придумайте причи…
Мне всё казалось, что Батя вот-вот повернёт ко мне бешеное лицо с побелевшими глазами и спросит: «Это, блядь, твой комбат?!» Томительно, стыдно, невыносимо нудно шла самая отвратительная минута в мое…
Я понимающе кивнул, даже не пытаясь посмотреть на него.
Уже на российской стороне, из последнего хулиганства на вопрос погранца: «Военный?» — ответил: «Да, военный», — мне тут же: «Пройдёмте со мной».
Было забавно думать, как смски летают туда-сюда: обычные слова, при перелёте обрастающие особенными смыслами — словно в них добавили немного серебра, или какого-то ещё металла.
Однажды я уже говорил, что правда — это как запомнилось.
Заскрежетали чудовищного веса шестерёнки, — привели в движение особые механизмы, — даже не заискрило, когда в один день Трампа и Ташкента обменяли на Дениса Пушилина.
— Что-то случилось? — спросил меня кто-то из бойцов. Двум командирам сразу на передке просто так делать было нечего — даже ротный, и тот обычно сидел в деревне со взводом смены: на позициях хватало д…
И это всё было такое быстрое, обыденное, почти не суетливое, никого и ничем не удивившее.
Говорили, что радиус поражения «вундер-вафли» — до трёхсот метров; думаю, что создатели подвирали, меньше; но и сто пятьдесят — много.
День этот запомнил: я и ехал не туда, а куда-то мимо, но что-то завернул, спросил у портье: «Там?» — «Да, — говорит, — там сидят».
Перебегали, склоняя головы, по складским помещениям.
Взвод повскакивал, оделся-обулся; эти двое тоже норовят в одичавшие ботинки забраться.
Но дети любят порядок, детям нравится определённость.
Помчались к штабу, — у кухни, по пути, тормознули, взметнув пыль: «Э! товарищи женщины! — поварихами у нас служили сердечные и волевые молодухи. — Мясо привезли!». Ещё через минуту я был в штабе.
Рядом с ней спал её муж; думаю, что один раз, переворачиваясь на другой бок, спросил: «Ты чего?» — но был удовлетворён её, в духе сына, многозначительным мычанием.
(Совпадение. Пусть это будет совпадение. Иначе жить вообще невыносимо.)
Я должен был взорваться, вместе с неизвестно где нажитым ордынским сыном, и двумя другими сиротами заодно, но — спасибо соседу.
Уже темнело; я сообщил новости комбату, тот снова засмеялся.
— …в момент взрыва происходит резкий перепад температур: получается что-то вроде вакуума. Никакие укрытия не спасают, кроме герметичных… Могут органы полопаться. Раненые — не жильцы.
Мы ведь и по дороге о чём-то говорили, — кого бы спросить? — может, личка помнит.
Принимали их поначалу с щемящим чувством.
В принципе, можно было б в меня выстрелить; а смысл?
— Идёшь? — спросил меня хозяин по той теме, о которой уже сообщил ранее.
Наша компания тут же, гомоня, уселась жрать; мы с Арабом дали по коньяку: я — чтоб не спать текущий день, Араб за компанию. Минут через семь не вытерпел, полез за ноутом, раскрыл, забрался в почту: т…
— Злой, давай бегом, — крикнул я. — В несколько заходов. Надоело.
Много было прощаний и похорон, могли перепутаться.
Позвонят — жена лежит час, другой, третий без сна.
— Подонок и мразь, — повторил он, как бы не слыша.
Естественно, я опять затосковал — умеренной такой, жить не мешающей, но всё-таки тоской.
Вчера мы гоняли туда-сюда кое-какие сомнительные максимы. Если первую половину жизни жить правильно, вторую можешь прожить как угодно. Если первую половину жизни жить неправильно, второй половины мож…
Граф разобрал и разделил поровну подушки и покрывала; они с Тайсоном определили себя на второй этаж, меня положили на первый — он безопасней.
Иные, при красивых погонах, считали, что я своровал их хлеб, — катаю из него шарики, кидаю их собственным птичкам, птички клюют.
Ещё в детстве 31-е казалось мутным днём (ненавидел школу), а стало — совсем пустым, будто высосанным. Ничего не хочется делать теперь в этот день. Только спрятаться, накрыться одеялом и лежать.
Могила Захарченко даже не осела — а в Донецке уже открыли представительства тех, кого он, возвращаясь из ордынской ставки, из года в год крыл матом: «Почему они навязывают мне этих чертей? Пусть эти …
Слева, сто пятьдесят метров, — особняк, где живёт Батя: Александр Владимирович Захарченко, Глава Республики; а я его советник, солдат, офицер, товарищ.
Появился я с бутылкой рома: наконец, отыскал. Чудо какое-то: никогда никакого рома не видел я в его доме, а тут была — как нарочно для этой чудесной, сполохами длящейся ночи.
Ко мне снова подошёл какой-то неизвестный, без формы, без знаков отличия, человек, даже встал как-то, чтоб я его не видел. Я повернулся к нему, он тоже принял в сторону, легчайшим движением, как на к…
Я никак не мог понять, валяет он дурака или нет; но, призна́юсь, меня всё это смешило.
Даже лица можно различить за сто, за триста, за пятьсот лет.
Минус в том, что бензина кататься друг до друга — не напасёшься: серьёзный расход. Ну и согласование действий в сложный момент — не самое простое. Чтоб элементарно произвести совещание ротных, развед…
У Захарченко в кабинете на стенах было штук восемь-девять пулевых отверстий: время от времени, разговаривая с не очень хорошо понимающими речь людьми из числа своих министров и управленцев, Глава акк…
(Незримыми, конечно, пятнами, а то вдруг не понятно. Всё объяснять надо по два раза, и часто всё равно без толку.)
В зале сидели делегаты — специально подыскали представителей от каждого украинского региона (естественно, давно живших в Донецке, — а то кто бы к нам поехал: на обратном пути — только в тюрьму). Пред…
Когда бат обжился и мы начали бить со своих позиций — начало прилетать в ответку; в посёлок они старались не попадать, но не всегда получалось.
«Так вот же целая его команда, — говорю, — помощники, собратья, сердечные наперсники!» — мне в ответ: «Ты что. Никто не поедет к нему».
Это всё человеческое. На человеческое сердиться не стоит.
Сразу вперился глазами в Томича — тот кивнул мне: привет, мол; ощущения катастрофы в воздухе не витало.
Генерал сюда заявлялся, естественно, не один, но с компактной группой уполномоченных и управленцев (нужно добавлять, что пенсионеров, или уже запомнили?).
Каждое утро в свои выходные Шаман бегал в парке за «Прагой» какое-то неимоверное количество километров — я столько не пробегаю за год, за три года тоже не пробегаю; естественно, он не курил, выпивал …
Всё говорило о том, что сегодня он вообще не собирался на свой концерт. Достаточно ордена и чок-чок с императором. Слишком много событий в один день.